Письма: Николай Эрдман. Ангелина Степанова, 1928-1935 гг. - [3]

* * *

6 ноября

Николашенька, вчера пришла телеграмма, что тебе осталось еще двести пятьдесят километров. Я решила немедленно, в этот же день послать тебе посылку до востребования, не дожидаясь твоего приезда, твоего адреса. Поэтому содержимое, наверное, не совсем удачно: неизвестно, что тебе на месте окажется особенно нужным. Притом она составлена наспех, было всего полтора часа времени, а в магазинах уйма народу. Так что прости и не сердись. Я много репетирую, играю, на праздниках буду много читать по радио, хочу взять опять уроки — одним словом, работать буду много. Я все еще никак не перееду, а надо бы: в доме Лужских[3] холодно, неуютно. Пиши мне, позволь заботиться о тебе, посылать нужные вещи. У меня столько любви к тебе, что, если ты дашь возможность отсылать частицу ее к тебе, мне будет гораздо легче. Будь здоров. Целую, родной.

Лина.

* * *

16 ноября

Хороший, дорогой, любимый, вчера пришла твоя телеграмма из Енисейска, и, правда, неизвестно еще, что такое Енисейск, но я счастлива, что твой путь окончен и наконец у тебя начнется какая-то жизнь. Мама твоя очень остро переживает (я это знаю) все твои лишения и трудности, ее надо беречь, и я очень прошу тебя держать меня в полном курсе твоего здоровья и нужд. Я гораздо сильнее и тверже, да и возможностей помочь тебе, сделать что-либо для тебя у меня гораздо больше, к тому же у меня много концертов, халтур, чтения по радио и денег у меня сейчас очень, очень порядочно. Сегодня у меня свободный вечер, и я хочу пойти в Большой театр на «Баядерку». Совсем не могу сидеть дома, все мечусь, мечусь, не находя себе места. Я пишу тебе каждое утро перед уходом в театр. Надеюсь, что почта будет милостива ко мне, и хоть часть открыток дойдет. Если можно, люби меня, целую тебя, счастье мое.

Лина.

[Воспоминания А. И. Степановой]

С родителями Николая Робертовича до его ссылки я не была знакома. Общая беда сблизила нас. Особенно после того, как я добилась свидания с Эрдманом на Лубянке. Первое время мы обменивались новостями, получаемыми из Енисейска, через Бориса, затем мать Николая Робертовича, Валентина Борисовна, находила возможность встречаться со мной у общих знакомых, иногда она звонила в те дома, где я бывала в гостях. Помню, как я волновалась, узнав от Бориса Робертовича, что родители собираются в театр смотреть меня в «Вишневом саде». Я чувствовала, что они за многое мне признательны.

* * *

Москва,

проезд Художественного театра.

Художественный театр Первый им.Горького,

Ангелине Осиповне Степановой.

Енисейск, ул.Сталина, 23.

20 ноября 1933 г.

Сюрпризы кончаются рано. К четырем годам их у меня уже не было. За несколько дней до Рождества я знал, что будет елка. И когда в Сочельник открывали дверь в гостиную, я играл удивление, чтобы не обидеть родителей. Так искренно удивиться и так неожиданно обрадоваться, как я удивился и обрадовался на енисейской почте — мне почти никогда не приходилось. На почту я зашел совершенно случайно. Мне показалось, что буду иметь дело только с телеграфом. И вдруг три открытки и сегодня еще две.

Спасибо Тебе, милая, спасибо, длинноногая. Не писал Тебе в первые дни приезда, потому что жил в невероятных условиях. Жил в комнате, в которой кроме меня помещалось четверо ребят и трое взрослых. Таких крикливых, сопливых, грязных, мокрых и картавых ребят Ты, наверное, никогда не видела. Крик и плач не смолкали с утра до вечера, лужи не просыхали с вечера до утра. Картавили все по-разному. Старший говорил «скола», помладше — «шкора», третий — «шкоа», а самый маленький — просто «ааа-ааа». Комнату здесь найти очень трудно. Весь город осажден рыбаками. На Енисее застряло 70 пароходов, и люди принуждены зимовать в Енисейске. В деревне Большая Мурта, в которой я прожил несколько дней, было расквартировано 1700 рыбаков. Можешь себе представить, что делается в городе? Наконец вчера я нашел себе комнату. Комнату с тремя столами, одной кроватью, а главное, без детей. Хозяева пока очень милы, и мне кажется, мы будем друг другом довольны.

Сегодня получил Твою посылку. Я нес ее по городу с видом победителя, и все смотрели на меня с завистью. Если Ты считаешь свою посылку халтурой, то как же я могу Тебе верить, что Ты средне читала по радио. Спасибо Тебе, Пинчик, я без конца благодарен Тебе и покорен Твоей внимательностью. Но я прошу Тебя больше ничего не посылать. У меня всего вдоволь. Даю Тебе слово, если я буду в чем-нибудь нуждаться, я немедленно обращусь к Тебе. В подтверждение своих слов я тут же обрушиваюсь на Тебя с тучей просьб:

1) Не беспокойся обо мне, я живу лучше, чем думается и Москве.

2) Пришли мне свою фотографию — мне хочется на Тебя посмотреть.

3) Если сможешь, узнай адрес Бабеля и сообщи ему мой.

4)

5) УЛЫБАЙСЯ

6)

Бедная Елочка. О Коко[4] в связи со всякими событиями я думал еще в Гаграх. Поцелуй от меня Елочку и передай ей, что придет время и мы будем есть блины вместе.

Если я правильно понял то, что Ты пишешь о В.И., то его роль во всей истории столь незначительна, так случайна и так понятна, что никто не может предъявить к нему даже оговорочного обвинения. Никто, и прежде всего он сам. Но, может быть, я все это не так понял.