Письма Никодима. Евангелие глазами фарисея - [24]

Громогласного рыбака зовут Симон сын Ионы. С ним его брат Андрей. Кроме того, имеются еще два других брата–рыбака, Иаков и Иоанн, которых Учитель назвал «сынами грома»! Иоанн еще почти мальчик, с девически красивым лицом (кажется, это его я видел тогда на Иордане), но руки у него уже огрубели от канатов, а язык не менее груб, чем у остальных. Потом идет Филипп, туповатый на вид парень, который поочередно чему–нибудь то удивляется, то огорчается; когда Учителю случается справиться с каким–либо затруднением, он проявляет бурную радость: хлопает в ладоши, издает восклицания, поет. Еще есть Нафанаил, родом из Каны, считающий себя неизвестно почему умнее всех, — этакий деревенский спесивец. Вместе с ним Симон, тоже из Каны, бывший зилот, а может даже сикарий: его выкинули оттуда, кажется, за мелкие кражи или за что–то в этом роде. Он тоже воображает о себе невесть что, кажется, по той причине, что он когда–то принимал участие в нападении на пьяных легионеров. Наконец, Фома — мелкий ремесленник, такой же порывистый, как Симон, и такой же бессмысленный в своих порывах. Эти двое без конца наскакивают друг на друга. Их полная противоположность — Матфей, самое большое убожество, какое только можно было найти! Все прочие просто амхаарцы, а этот к тому же еще и был мытарем: он служил нечистым, собирая подати для римлян! Несмотря на это, Назарянин и Его приблизил к Себе. Матфей ходит за Ним почти всегда молча и только пугливо озирается по сторонам, не собирается ли кто побить его камнями.

Двое других — это братья Учителя, правда, не родные: они то ли сыновья сестры Его Матери, то ли брата Его отца. Иаков немного похож на Назарянина: высокий, с красивым лицом и задумчивыми глазами. Говорит он обычно медленно и не склонен к ссорам, зато обожает умничать: он всегда знает, что и как следует делать, и он единственный, кто позволяет себе делать замечания своему великому Брату. Он говорит: «Ты это плохо сделал» или «Ты неправильно поступил». Иисус выслушивает это молча и только улыбается. Другой Его брат — Иуда — молчаливый и кроткий вроде Матфея, он бродит за всей компанией, как безмолвная тень, и только смотрит на Учителя глазами испуганной козы. Потеряйся он — никто и не заметит пропажи.

И, наконец, мой купчик из Кариота: это человек, мечтающий о мести, но при том опытный, ловкий, и даже немного сведущий в Писании. Мне с ним легче разговаривать, чем с остальными. Он смотрит на своих товарищей с презрением и говорит, что Учитель совершил большую глупость, избрав Себе таких учеников. По его мнению, Назарянин виноват в том, что эти галилейские мужики столько о себе возомнили. Мало того, что Он их приблизил к Себе, так еще и научил исцелять людей и изгонять бесов. Я говорю «научил», хотя это не совсем точно. Иуда говорит, что Он их ничему не учил, а просто сказал: «Исцеляйте…» — и тем действительно несколько раз удавалось одолевать болезни и изгонять бесов. Но что за нелепость — такую силу доверить в такие руки!

Правда, они применили полученный дар только однажды, когда Иисус ненадолго отлучился. При Нем они не испытывают своих способностей. Только Он один исцеляет, и Его исцеления… Если бы только исцеления!

Я уже писал тебе, что Он велел сказать Иоанну: «Мертвые воскресают…» И представь себе: за пару дней до моего появления здесь Он воскресил человека! Было это так. Войдя в небольшое галилейское селение под названием Наин, Он увидел людей, несущих носилки, за которыми шла мать умершего юноши. Женщина кричала, причитала, рвала на себе волосы и раздирала одежду. На то она мать. Всякий день можно увидеть таких плакальщиц в Иерусалиме. Естественно, я им сочувствую. Особенно когда умирает ребенок… Смерть ребенка — это самое большое горе. Это невозможно даже помыслить, с этим невозможно примириться. Еще труднее это пережить, когда человек знает, что это его грехи навлекли такое несчастье. Много видишь таких матерей. Но отчаяние этой женщины тронуло Его. Он подошел, прикоснулся к носилкам (соображения чистоты Его не заботят) и остановил процессию. Потом сказал коротко, как всегда: «Юноша! тебе говорю, встань». И тот встал. Вокруг поднялся страшный крик, люди бросили носилки и, как безумные, пустились наутек. Удивительно, что за это воскресение не пришлось заплатить парой других смертей, потому что в подобной суматохе можно было затоптать человека насмерть. Но все кончилось хорошо. Он имел право сказать посланникам Иоанна: «Мертвые воскресают». Хотел бы я знать, воскресил ли бы Он ребенка тех родителей, которые бы Его об этом попросили?

Итак, я продолжаю следовать за Ним, но я все еще ни словом не обмолвился Ему о своем деле. Чем больше я слушаю Его, тем больше утверждаюсь в мысли, что если Он что–нибудь и сделает для меня, то взамен потребует очень многого, а если и не потребует, то все равно нельзя будет остаться в долгу… Меня опять одолевают сомнения, а тем временем дни бегут…

Красиво здесь. Я вдыхаю аромат первых цветов, но стоит мне только на минуту отдаться этому наслаждению, меня словно ударяет в грудь: «Ты здесь, а там Руфь…» Радость гаснет, как задутый светильник. Я внутренне содрогаюсь и уже без сопротивления отдаюсь боли, повторяя вслед за Мудрецом: «суета сует, и всяческая суета…» Потом боль, жалость и тоска смешиваются с неизвестно откуда вздымающимся отвращением. Лучше уж следовать за Ним и слушать Его истории, похожие на сказки, которые певец слагает ночью, под высокими звездами, в поющей ручьями тишине.