Письма леди Рондо - [14]

, есть тоже, что видеть монашеский капюшон на каком-нибудь уличном гуляке [111]. Надобно сходить в поход с этим полководцем, обращающим в бегство тысячи и десятки тысяч неприятелей, чтобы видеть всю странность, когда этот же самый человек, послушный звукам голоса какой-нибудь дамы, подходит к ней с умирающим взором, вдруг схватывает у ней руку и в восторге осыпает поцелуями! Но каково должно быть ваше удивление, когда Вы узнаете, что такие приёмы он почитает необходимыми в обращении со всякою женщиною! Что касается до других черт его характера, то его можно назвать предприимчивым войном, он быстр, и так как успех его часто зависел от решимости, то решимость сделалась теперь в его характере господствующею чертою: он никогда не размышляет, сколько людей он приносит в жертву своему честолюбию [112]. Впрочем, в мире часто бывает больше шуму нежели существенности. Я думаю, что хитрость везде есть его любимый приём: прямодушие напротив есть качество вовсе ему неизвестное, и если бы моя подруга спросила меня, каких я мыслей об графе Минихе, я отвечала бы стихом Отвая [113]:

Trust not to him, he is by nature false,

Designing, cruel, subtle and inconstant

(He доверяй ему, он по природе лжив,

Скрытен, жесток и непостоянен).

Я думаю, он таков и в любви и в дружбе и могу уверить всякого, что кто ни вверится ему, тот узнает, что я говорю правду. Теперь он в силе и первый при дворе после герцога Курляндского и кажется, любимец императрицы, но не соперник Бирона. Принц Гессен-Гомбургский [114] теперь в отсутствии; он по интригам Миниха, в продолжение двух или трех лет начальствует над войском в отдаленной от столицы провинции [115]. Впрочем, он нигде не совершил ещё никаких подвигов, чтобы заставить всех говорить о себе. Миних и принц совершенно различны характерами, посему не удивительно, что они не могут сойтись один с другим. Принц по виду и поступкам совершенный солдат, только благовоспитанный, ласковый и откровенный. Редко обедает или ужинает без гостей, где бы он ни был. Общество его состоит частью из людей должностных, часто из друзей. С женщинами он вежлив без притворства. При дворе он обязан по своему важному месту танцевать и он танцует с видом добродушного солдата, и часто шутить сам над недостатком в себе ловкости и приятности. Он обожаем солдатами, любим и уважаем каждым человеком. Его лицо выражает какую-то серьезность, но при всем том видно, что он добродушен; — но Вы требованиями своими наводите на меня страх — я боюсь писать вам о таких вещах. Вы требуете от меня ещё описания страны, характера народа; это тоже что от государственного министра требовать совета, как кроить платье. Впрочем, хотя я описываю Вам предметы так, как они представляются моему слабому рассудку, но не удивляйтесь, если мои суждения будут и ложны. Если Вы по своей снисходительности найдете что-нибудь занимательное в моей болтовне, то это будет предел моих желаний и пр.

ПИСЬМО XXIII

Милая моя,

Я сердита на Вас за то, что Вы сказали Госпоже С. о нашей переписке; вследствие этого дано приказание от Г * [116] исследовать ссору между двумя дамами. Впрочем, я не думаю, чтобы из этого вышли важные следствия — может быть, только на счет их посмеются при дворе. Чтобы ввести Вас в эту историю, я считаю необходимым дать вам понятие об этих дамах и об их происхождении. Достоинством они обе равны, обе жены чужестранных Министров, живущих при Русском дворе.

Одна из них дочь французского генерала, который перешел в службу в другое Государство. В это время родилась героиня моего рассказа. Один знатный вельможа прежде всех приобрел её любовь, спустя несколько времени женился на ней и занял теперешний пост. Другая дама — дочь Гамбургского ремесленника, и вышла за графа, который имел нужду в деньгах, как она в титуле сиятельства [117]. Она прибыла ко двору без совершенного знания придворных условий, другая дама, выросшая при дворе, сделалась её руководительницею и наставницею. Но дружество двух красавиц редко бывает продолжительно; так случилось и на этот раз: каждая воображала, что она имеет право на сердца всех мужчин, каждая хотела видеть вокруг себя сколько можно больше обожателей и старалась отвлечь их от соперницы. В той и другой, естественно, зародилась зависть, которая обнаружилась сперва холодностью, потом остроумными насмешками.

Наконец в одном большом обществе, где каждая из них старалась привлечь к себе одного молодого человека, во время общего разговора, произошло столь сильное столкновение, что графиня не могла удержаться, чтобы не наговорить колкостей своей сопернице; её соперница, напротив, отвечала на это хладнокровием и презрением. Графиня вышла из себя, — «в каком странном мире мы живем!» сказала она; «да это правда,» отвечала другая, «свет странен, и особенно с тех пор, как дрейеры вообразили, что они червонцы.» При этих словах графиня заплакала и вышла из-за стола. Я думаю, Вы также нетерпеливо хотите узнать смысл этой колкости, как в то время хотелось знать мне. Я должна вам сказать, что прежнее имя графини было Дрейер; дрейером в Гамбурге называется также монета ценою в полфертинга. С этой минуты между соперницами началась открытая война, которая простерлась так далеко, что приверженцы той и другой являлись ко двору и в другие места в любимых цветах их повелительниц — их назвали полком серым и красным. Сами предводительницы нападали везде одна на другую и подавали повод к беспрестанным над собою насмешкам. Бедная графиня была везде побеждаема и не могла поддерживать борьбы. Она теперь решилась её не возобновлять, потому что совсем не может владеть собою, напротив, её соперница всегда показывает спокойствие, и, наговорив колкостей, сохраняет приличие и благородное обращение. Графиня одарена от природы истинным остроумием — во время борьбы она обнаружила много блестящих качеств, худых и хороших; оставив эту ссору, она нашла больше обожателей, и, если уже должно сделать признание пред Вашею строгою добродетелью, то я скажу, что я её люблю. Надеюсь, что Вы будете ко мне снисходительны и не будете меня порицать за то, что я, не обращая внимания на её поведение, вошла с нею в короткие связи.