Письма к госпоже Каландрини - [39]

Письмо XXXVI

Из Парижа, 1733.

Я не смогу нынче долго беседовать с вами, и однако мне не терпится сообщить вам о том, что являлось пределом ваших желаний. Слава богу, я свершила то, что вам обещала, я исполнилась благодати. Может быть, я при этом слишком спокойна, ибо чувствую, что недостаточно раскаялась в прежних грехах своих; но зато я твердо решила больше не поддаваться им, если только господь не призовет меня к себе. Я теперь хочу жить лишь для того, чтобы выполнять свой долг, и вести себя так, чтобы заслужить прощение у святого отца. Завтра будет восемь дней, как я исповедалась отцу Бурсо в грехах своих. Это принесло душе моей покой, какого бы я никогда не обрела, когда б оставалась в прежних своих заблуждениях; перед лицом надвигающейся смерти я терзалась бы еще угрызениями совести, которые сделали бы меня глубоко несчастной в эти последние мои минуты; ибо я до того слаба, что уже не в силах встать с постели, от всего простужаюсь. Мой врач удивительно как ко мне внимателен; он мой друг. Я счастлива во всем – все вокруг так ласковы со мной и так услужливы; бедная моя Софи удивительно заботится и о моем теле и о душе, а поведением своим она подает мне столь благие примеры, что, глядя на нее, я волей-неволей и сама становлюсь лучше. Она никогда не поучает меня, но пример ее и ее молчание красноречивее всех проповедей на свете. Она глубоко скорбит. Нуждаться после моей смерти она не будет – все мои друзья очень ее любят, они позаботятся о ней. Надеюсь, однако, что этого и не понадобится. Утешаюсь мыслью, что оставляю ей на кусок хлеба. О шевалье и говорить нечего – он в отчаянии, видя мое состояние. Трудно представить себе чувство более пламенное, большую нежность, большее великодушие и благородство. О малютке я не беспокоюсь – у нее есть благожелатель и покровитель, который нежно ее любит. Прощайте, сударыня, нет у меня больше сил писать. Мне бесконечно сладостно думать о вас, но, дорогой мой друг, не могу отдаваться этой радости без чувства печали. Жизнь, которой я жила, была такой жалкой – знала ли я хотя бы мгновение подлинной радости? Я не могла оставаться наедине с собой: я боялась собственных мыслей. Угрызения совести не оставляли меня с той минуты, как открылись мои глаза, и я начала понимать свои заблуждения. Отчего стану я страшиться разлучения с душой своей, если уверена, что господь ко мне милосерден и что с той минуты, как я покину сию жалкую плоть, мне откроется счастье?

Приложения П. Р. Заборов «Мадемуазель Аиссе и ее «Письма»

Предлагаемая читателю книга – признанный «маленький шедевр» французской прозы. Между тем литературным явлением он сделался лишь полвека спустя после смерти его автора, который и не помышлял о писательской славе. Кто же и как создал эту своеобразную книгу? Какова была ее судьба? В чем, наконец, залог ее неувядаемого очарования и причина интереса к ней, не угасающего на протяжении двух столетий?

1

Весной 1698 г. французский дипломат граф Шарль де Ферриоль, прогуливаясь по стамбульскому невольничьему рынку, обратил внимание на девочку-черкешенку, взятую в плен во время одного из турецких набегов, и вскоре купил ее за 1500 ливров. Девочке было года четыре; она отзывалась на имя Гаиде; первоначальный владелец ее утверждал, что происходила она из знатного, возможно, даже княжеского рода.

В Стамбуле Ферриоль находился в качестве королевского советника с особой миссией – в связи с подготовкой конгресса, которому предстояло собраться в Карловицах для заключения мирного договора между Турцией, с одной стороны, Россией, Австрией, Венецией и Польшей – с другой. 22 июня 1698 г. после завершения всех дел он покинул Стамбул и отправился на родину; вместе с ним была Гаиде. 30 августа корабль, на котором они плыли, вошел в порт Марселя, и путешественники двинулись к французской столице. По дороге, в Лионе, Гаиде была крещена. Ее крестной матерью стала г-жа де Ла Феррьер, жена лионского сенешаля; в роли крестного отца выступил сам Ферриоль. При крещении ей были даны имена Шарлотта-Элизабет.

Ферриоль оставался в Париже около года, а затем вновь отбыл в Стамбул, теперь уже в ранге посланника: об этом назначении он мечтал давно и добивался его с необычайным упорством. Что же касается девочки, то ее без особых колебаний он с самого начала поручил заботам невестки.

Мария-Анжелика де Ферриоль, урожденная Герен де Таксен, была женой младшего брата Шарля де Ферриоля – Огюстена-Антуана. Женщина умная, деятельная и властная, она правила домом твердой рукой, почти не считаясь с мужем, который был старше ее более чем на двадцать лет. К тому моменту, когда на их попечении оказалась Шарлотта-Элизабет, у них был уже годовалый сын Антуан (впоследствии принявший титул графа де Пон-де-Веля), а в 1700 г. появился на свет и другой – Шарль-Огюстен, будущий граф д'Аржанталь. Любопытно, что крестных родителей этого последнего – дядю и тетку – «представляли» Антуан и Шарлотта-Гаиде, как значилась она в свидетельстве о крещении, подписать которое ни тот, ни другая по малолетству не смогли. Весьма вероятно, что в, официальных бумагах Шарлотта (или Шарлотта-Элизабет) – Гаиде фигурировала еще не раз; но фактически из этих имен затем осталось лишь Гаиде, во французском произношении – Аиде, постепенно превратившееся в более «изысканное» Аиссе.