Письма - [5]

С приезда Воейкова из Дерпта и с появления Булгарина литература наша совсем погибла. Подлец на подлеце подлеца погоняет. Ездят в Грузино {2}, перебивают друг у друга случай сделать мерзость, алтынничают. Офицеры занимаются новопривезенными из Варшавы темпами. Теперь мера всех артикулов вот какая: раз, два, три. Карамзин теперь в отчаянии {3}. Для него одно счастие наслаждаться лицезрением нашего великодушного и благословенного монарха. А он путешествует! Жуковский, я думаю, погиб невозвратно для поэзии. Он учит великого князя Александра Николаевича русской грамоте и, не шутя говорю, все время посвящает на сочинение азбуки. Для каждой буквы рисует фигурку, а для складов картинки. Как обвинять его! Он исполнен великой идеи: образовать, может быть, царя. Польза и слава народа русского утешает несказанно сердце его. Но я заболтался – пора перестать. Благодарю за "Онегина". Льва целую, но не пишу ему. Первое: за ним письмо еще, а второе – некогда. Завтра ваш человек рано уезжает. Пиши ко мне чаще – я твой верный ответчик. Спешу скорее отделаться от "Цветов", чтоб обнять тебя физически.

Дельвиг.

28 сент‹ября›.

13. Ф. Н. ГЛИНКЕ

Сентябрь – начало октября 1824 г. Петербург

Почтеннейший Федор Николаевич! Простите меня, ежели все еще меня любите, простите – я должен вам наскучить. Мне самому совестно, но что делать? Больно терять хорошее. Не готово ли исполнение обещания вашего? Вы очень обяжете меня. Да не основались ли совсем в городе? Что бы вам вспомнить день субботный {1}. Жаждем беседы вашей, как елень источника. Искренно любящий вас

Дельвиг.

14. И. В. ОЛЕНИНУ

(Приписка на письме Д. В. Дашкова Дельвигу)

Около 16 октября 1824 г. Петербург

Дашков:

Простите, что я тормошу вас своею "Афонскою горою". Я не приметил давеча, что, сверх монашеской рясы и коровы, Бирюкову не понравилось еще название тирана, данное Рейтнером царю Ивану Вас‹ильевичу›. Быть так; но надобно же отличить его от деда, и потому прошу вас, любезнейший барон, поставить так: "со времен царя Иоанна Васильевича Грозного до Петра Алексеевича". Кажется, эпитет Грозного принят вообще и не сделает затруднения.

Еще я заметил, что ошибкою в моей рукописи, там, где я говорю о смерти патриарха Григория (в статье о Лавре), вымараны три слова, без коих смысл не полон. Прошу покорно вставить их прежде, нежели разделаемся с ценсурою, дабы не отдали после и нас в Уголовную палату, и написать так: "не предвидел, увы! мученической смерти, его ожидавшей в апреле 1821 года; не предвидел, что труп его, поруганный людьми, но прославленный небом, лишенный в отчизне могилы, найдет последнее убежище в недрах земли единоверной!"

Еще раз прошу вашего снисхождения. Если Бирюков не пропустит той из моих надписей {1}, где идет дело о кресте, то я готов дать вам другую.

Весь ваш Д.

Четверг вечером.

P. S. В статье о Ватопеде, на конце, там, где описывается вторичное погребение монахов, вместо "хранятся кости умерших иноков" поставить: "собраны кости умерших иноков". Д.

Дельвиг:

Любезнейший Иван Васильевич. Прочтите письмо Дашкова и исполните все по его желанию {2}.

Преданный вам Дельвиг.

15. А. Н. ОЛЕНИНУ

10 февраля 1825 г. Петербург

11 февраля 1825 г.

Его превосходительству господину директору императорской

Публичной библиотеки, тайному советнику и кавалеру

Алексею Николаевичу Оленину от служащего при императорской

Публичной библиотеке, помощника библиотекаря, титулярного советника барона Дельвига

Прошение

По домашним моим делам я имею надобность отлучиться из С.-Петербурга в Витебск. Посему и прошу ваше превосходительство уволить меня в отпуск сроком впредь на двадцать восемь дней и снабдить меня об увольнении надлежащим свидетельством.

Титулярный советник барон Антон Дельвиг.

Февраля 10 дня

1825 года.

Резолюция А. Н. Оленина:

Выдать г-ну барону Дельвигу билет на 28 дней.

Дир‹ектор› А. Оленин

16. А. С. ПУШКИНУ

20 марта 1825 г. Витебск

20 марта.

Милый Пушкин, вообрази себе, как меня судьба отдаляет от Михайловского. Я уж был готов отправиться за Прасковьей Александровной к тебе, вдруг приезжает ко мне отец и берет с собою в Витебск. Отлагаю свиданье наше до 11-го марта, и тут вышло не по-моему. На четвертый день приезда моего к своим попадаюсь в руки короткой знакомой твоей, в руки Горячки, которая посетила меня не одна, а с воспалением в правом боку и груди. Кровопускание и шпанские мухи сократили их посещение, и я теперь выздоравливаю и собираюсь выехать из Витебска в четверг на святой неделе {1}, следственно, в субботу у тебя буду. Из Петербурга я несколько раз писал к тебе: но у меня был человек немного свободномыслящий. Он не полагал за нужное отправлять мои письма на почту. Каково здоровье твое, душа моя? Ежели ты получишь письмо мое в начале страстной недели, то еще успеешь отвечать мне, когда найдешь это приятным для себя. Я ничего не знаю петербургского, и ты меня можешь поподчевать новостями оного. Хотя литературные новости наши более скучны и досадны, нежели занимательны. "Онегин" твой у меня, читаю его и перечитываю и горю нетерпением читать продолжение его, которое должно быть, судя по первой главе, любопытнее и любопытнее. Целую крылья твоего Гения, радость моя.