Письма Баламута. Расторжение брака - [32]

В высшей степени искренне все сильнее тебя любящий дядя

Баламут

Баламут предлагает тост

(Ад; выпускной банкет бесов-искусителей. Ректор училища, д-р Подл, предложил выпить за здоровье гостей. Баламут, почетный гость, встал, чтобы провозгласить ответный тост.)

«Ваше неподобие и вы, немилостивые господа! Вошло в обычай на таких банкетах обращаться прежде всего к тем, кто только что окончил курс и вскорости начнет работу искусителя. Охотно подчиняюсь. Я помню, с каким трепетом ожидал первого назначения, и надеюсь – нет, уверен, – что каждый из вас немного волнуется сегодня. Путь открыт! Ад вам в помощь! Мы ждем от вас многого. Если же не дождемся, сами знаете, что будет.

Ни в коей мере не хотел бы утишить тот полезный, здравый страх, тот упорный ужас, который только подстегнет вас. Часто будете вы завидовать людям, которые как-никак забываются сном! Однако я все же приободрю вас, обрисовав нынешнюю ситуацию.

Наш многоунижаемый ректор в своей речи как бы просил прощения за скудость предложенных нам яств. Конечно, его вины здесь нет, но невозможно отрицать, что души, чьими муками мы питаемся, – самого низкого качества. Искусство лучших наших поваров не в силах придать им маломальский вкус.

Где Генрих VIII, где Фарината, пускай хотя бы Гитлер? Тут было что поесть, было что потерзать! Какая злоба, какая жестокость, какой эгоизм – не хуже наших! А как отбивались! Огнем жгло…

Что же мы видим сейчас? Вот ели мы мэра со взятками. Не знаю, как вы, а я лично не обнаружил той зверской, страстной жадности, которая придает такой вкус воротилам прошлого столетия. Я убежден, что это мелкий человечек, который глупо шутил, когда брал деньги, и глупо обличал нечестность, когда говорил речи, и тихо сползал сюда, к нам, сам того не замечая, – просто потому, что “все берут”. Были тут и тушеные прелюбодеи. Нет, скажите мне, где в этой теплой тюре пламенная, яростная, буйная страсть? На мой вкус, бесполые дураки, которых занесло в чужую постель, реклам насмотрелись, боялись старомодности, доказывали кому-то, что они “нормальны”, или просто делать им было нечего. Честно сказать, меня, отведавшего Мессалины и Казановы, чуть не стошнило. Профсоюзный лидер под желтым соусом получше, он все-таки принес немало вреда. Как-никак по его вине лилась кровь, люди голодали, тирания сменяла свободу – но что толку? Он почти и не думал об этих достойных целях. Не ими он жил. Партийная линия, собственный вес, а главное – рутина, рутина…

Но суть не в том. Поживиться нечем, однако, надеюсь, вы не рабы чревоугодия. Посмотрим, нет ли других, более весомых достижений.

Прежде всего смотрите, сколько тут всего! Качество – хуже некуда, зато такого количества душ (если это души) еще не бывало.

Мало того, казалось бы, такие души – нет, кляксы от душ – и губить не стоит; но ведь Враг почему-то решил, что их стоит спасать! Поверьте, решил. Молодые, неопытные искусители представить себе не могут, как мы крутились, как вертелись, чтобы изловить их.

Трудность именно в том, что они ничтожно мелки. Они, мерзавцы, такие тупые, такие пассивные, так зависят от среды! Буквально никак не доведешь их до той свободы выбора, при которой грех становится смертоносным. Заметьте, надо их довести – и все, дальше идти нельзя, там другая опасность, они могут раскаяться. А не доведешь – пойдут в лимб; ни в рай, ни в ад они не годятся. Не стали, говоря строго, людьми – что ж, опускайтесь ниже человека, многим даже нравится.

Выбирая то, что Враг назвал бы “дурным”, существа эти почти (или совсем) не отвечают за свои действия. Им непонятно, откуда взялись и что означают нарушенные ими запреты. Совесть их невозможно отслоить от социума, от среды. Конечно, мы постарались, чтобы язык еще больше все запутал – скажем, взятку они называют “чаевыми” или “подарком”. Искуситель должен прежде всего превратить их выбор в привычку (достигается повторением), а потом, что очень важно, – в принцип, который они готовы отстаивать. Тогда все пойдет как по маслу. Простая зависимость от среды – может ли кисель устоять? – становится кредо, идеалом: “Как все, так и я”. Сперва они просто не видели запрета, теперь у них что-то вроде убеждений. Истории они не знают и зовут нравственный закон Врага “пуританским” или “буржуазным”. Так в самой их сердцевине возникает плотный, твердый сгусток – они непременно идут, куда шли, и отвергают соблазны. Сгусток невелик, они ничего не знают о нем (они вообще мало знают), это не пламя какое-нибудь (куда там, не хватит чувств, да и воображения!), он даже аккуратненький, скромненький, словно камешек. Однако дело свое он делает: они по собственной воле отвергают так называемую благодать.

Итак, мы вправе сделать два оптимистических вывода: 1) улов очень велик – вкуса в нем нет, зато не грозит голод, и 2) мастерство наших искусителей стало поистине виртуозным. Но есть и третий, быть может – самый важный.

Душ, чьи разложение и гибель дают нам возможность если не пировать, то и не голодать, – душ этих, повторю я, все больше, а вот великих грешников – все меньше. Все меньше людей с могучими страстями, всею силою воли стремящихся к тому, чего не любит Враг. Улов наш растет, но раньше мы бросили бы такую дрянь Церберу. Казалось бы, это прискорбно – на самом же деле все изменилось к лучшему. Хотел бы обратить ваше внимание на методы, с помощью которых мы этого добились.