Письма 1875-1890 - [13]

У нас, у газетчиков, есть болезнь - зависть. Вместо того чтоб радоваться твоему успеху, тебе завидуют и… перчику! перчику! А между тем одному богу молятся, все до единого одно дело делают… Мелочность! Невоспитанность какая-то… А как все это отравляет жизнь!

Дело нужно делать, а потому и останавливаюсь. После когда-нибудь допишу. Написал тебе по-дружески, честное слово; тебя никто не забывал, никто против тебя ничего особенного не имеет и… нет основания не писать тебе по-дружески.

Кланяюсь Анне Ивановне и одной Ma.

Получаешь ли "Осколки"? Уведомь. Послал тебе подтверждение самого Лейкина.

А за сим мое почитание.

А. Чехов

Не хочешь ли темки?

Накатал я однако! Рублей на 20! Более, впрочем… * вы понимаете! (франц.)

37. Н. А. ЛЕЙКИНУ

Март, после 2, 1883 г. Москва.

Многоуважаемый

Николай Александрович!

Получил и письмо и гонорар. Merci. Пророчество Ваше относительно моего писания, вероятно, сбудется: буду писать. Половина работы отложена на после лета: выигрываю в весне и проигрываю в лете. С половины апреля начну строчить "дачные рассказы". В прошлом году они у меня удавались. Напишу кучу и пришлю Вам на выбор; остальное, после Вашего выбора, Москве-матушке… Посылаю Вам статейку ("Трубка") Агафопода Единицына, московского писаки. Просил переслать.

Еще об одном: пришлите мне для моей библиофики единую из Ваших книжек. Какую именно, не знаю. Жил во время оно в провинции и был одним из ревностнейших Ваших читателей.

Особенно врезался в мою память один рассказ, где купцы с пасхальной заутрени приходят. Я захлебывался, читая его. Мне так знакомы эти ребята, опаздывающие с куличом, и хозяйская дочка, и праздничный "сам", и сама заутреня… Не помню только, в какой это книжке… В этой же книжке, кстати сказать, есть фраза, которая врезалась в мою память: "Тургеневы разные бывают", - фраза, сказанная продавцом фотографий. Вот Вам 2 признака желаемой книжки. Есть, впрочем, один и третий: она должна быть из первых. А за сим примите уверение в глубоком уважении от

А. Чехова.

Р. S. У Вас в конторе нововведение: почтовые марки, прежде чем вложить в конверт, заворачивают в бумажку. Это рациональная реформа. В предшествующую получку я распечатал конверт в почтамтском дворе, и мои бедные марки были развеяны ветром.

38. А. Н. КАНАЕВУ

26 марта 1883 г. Москва.

3/26/III

Многоуважаемый

Александр Николаевич,

Тысячу раз уж успел я мысленно поблагодарить за Ваше первое письмо, бывшее ответом на мою просьбу, а ныне присовокупляю другую тысячу ради Вашего нового письма. Генеральский адрес получил и оный вручил по принадлежности. О результатах ничего не знаю; на днях наведу справки. Над грязной землей светит такое хорошее солнце, в воздухе так пахнет весной, что лень и нет сил сидеть в комнате, а у меня - увы мне! - работы по горло: экзамены, хлеб насущный… Люблю весну, а между тем менее всего пользуюсь ей. Поневоле поэтом не будешь: боги таланта не дали, а социальные условия весну отнимают. Летом по России ездить буду. Работаю литературно все больше на Питер. Ваши питерские денежки ем. Думаю и к Вам проехаться.

У Корша скандал большущий. Грязная муха может всю стену опачкать, а маленький грязненький поступочек может испортить все дело. Вышло все из-за пустяков: из-за денег. Я не следил за ходом скандала и всей сути не знаю. Напишу Вам то, что слышал.

От Корша отделились бесповоротно: Писарев, Глама и Бурлак, т. е. вся соль труппы. Газетчики утверждают (в частных беседах), что виноват во всем Писарев и К°. То же утверждают и все вертящиеся вокруг и около газетного дела… Враги вышеписанных трех лиц буквально торжествуют, а друзья рассказывают про них то, чего раньше не рассказывали. Не думаю, чтобы в данном случае газетчики плясали под чужую дудку и интриговали… Что-то неладное есть среди артистов… что-то такое-этакое…, а что именно, формулировать не берусь пока. Писарев купно с Гламой и Бурлаком ходили к Малкиелю нанять у него его Пушкинский театр, но Малкиель отказал. Куда они направят теперь свои стопы, мудрено сказать. Кто остался у Корша? Не знаю. Судьба Свободина мне тоже неизвестна. Узнаю - напишу.

Вообще дело такое пакостное, в глазах публики запутанное, что необходимо выслушать обе стороны, чтобы сказать что-нибудь похожее на правду. Жаль русский театр, и очень жаль, что сбылось одно мое маленькое пророчество:

Раз на выставке, беседуя с Вами (Вы, конечно, не помните, да и помнить тут особенно нечего), я бранился в то время, когда Вы хвалили. Похвалив, и Вы съехали на минорный тон. Мы пришли к соглашению, что у наших гг. актеров все есть, но не хватает одного только: воспитанности, интеллигентности, или, если позволите так выразиться, джентльменства в хорошем смысле этого слова. Минуя пьянство, юнкерство, бесшабашное пренебрежение делом, скверненькое заискивание популярности, мы остановились с Вами на этом отсутствии внутреннего джентльменства; - те же сотрудники "Московского листка"! (Исключения есть, но их так мало!) Народ порядочный, но невоспитанный, портерный… И, бранясь таким манером, я высказал Вам свою боязнь за будущность нового театра. Театр не портерная и не татарский ресторан, он… (следует определение театра)…, а раз внесен в него портерный или кулачнический элемент, несдобровать ему, как несдобровать университету, от которого пахнет казармой…