Письма (1854) - [9]

Могу ли просить покорнейше Ваше Превосходительство взять на себя труд выразить чувства моей признательности Его Преосвященству за его благосклонное ко мне расположение, которым я так дорожу и которое постараюсь сохранить за собой и на будущее время? Не имея теперь достаточного повода, я не решаюсь тревожить Владыку особым письмом, но как только представится удобный случай, я возьму на себя эту смелость. — Я недаром противился советам Преосвященного насчет дороги: морозы созданы как будто не для меня или уж я чересчур нагрелся в тропиках, только я в одной дохе сносил их весьма равнодушно, ни разу не почувствовав нужды ни в медвежьем одеяле, ни в меховых горностаевых панталонах, которыми советовал запастись Его Преосв[ященство]. И мне остается пожалеть, что не заказал себе таких панталон, разве только потому, что, по приезде в Петербург, нечего будет подарить дамам на шапки и на муфты. — Наледей я, правда, видел много, но только больше у себя под носом. Сосульки, бахромой висевшие на шапке, капали оттуда на брови, с бровей на нос, и под носом постоянно присутствовала глыба льда, отчего у меня и образовались две шишки, одна в носу, другая в роту, с нестерпимою болью. Я, по милости их, отчаивался уже видеть Иркутск, но доктор вылечил меня с неимоверной быстротой: он приложил к шишкам винную ягоду, а на другой день ткнул меня одним пальцем в нос, другим в рот, шишки прорвались, и я через день был уже у Николая Николаевича, потом на бале в Собрании. Достопримечательностей Лены я почти не видал, то есть знаменитых столбов и щек, потому что больше интересовался поверстными столбами и наблюдал за своими собственными щеками, стараясь уберечь их от ознобов на реке и от сучьев в лесу и вообще от всяких подобных путевых впечатлений.

Морозы, однако ж, мешали спать в экипаже: если не закрываться, мерзнул нос, а закроешь лицо, того и гляди задохнешься. Вот отчего поневоле приходилось останавливаться ночью на несколько часов для отдыха. Немудрено после этого, что путешествие мое кончилось только 24-го декабря ночью. Два дня я просидел дома, а 27-го выехал. В тот день я обедал у Николая Николаевича, а на другой день у К. К. Венцеля. Мне подтвердилось всё, что Вы говорили мне об этом семействе. Добрее и радушнее людей найти трудно. Я передал им Ваш поклон. Карл Карлович сказал, что он ожидал Вас самих и что Вы обещали у него остановиться. — Николай Николаевич встретил меня также благосклонно и ласково, как и на устьях Амура, и вместо того чтобы гнать вон за неумеренно-долгое пребывание в Якутске, он, с свойственною ему любезностию, приглашает погостить. Здесь все ожидают большого бала, который он собирается дать.

Я бы за приятный труд счел сообщить Вам здешние новости, но задолго вперед до этого письма отправляются гг. Мартынов и князь Энгалычев курьерами, первый в Камчатку, второй в Аян: они, конечно, передадут Вам всё. К сожалению, я не застал здесь ни Буссе, ни Козакевича, ни Волконского, но зато имел удовольствие познакомиться с г-ном Корсаковым.

Затем имею честь, с искренним уважением и преданностию быть Вашего Превосходительства

покорнейшим слугою

И. Гончаров.

Иркутск.

31 декабря 1854.

Кланяюсь усердно И. П. Антонову и Николаю Ивановичу: кончилась ли их ссора? Исполнил ли Николай Ив[анович] мое поручение поцеловать Дарью, мерячку?

13-го января. Письмо залежалось до сих пор. Я еду отсюда 15-го января. Унковский приехал: он в восторге от Вас и от Якутска.