Письма 1833-1854 - [17]

Для того чтобы читатель заинтересовался Вашими героями, необходимо заставить его либо полюбить, либо возненавидеть их. У Вас же главное действующее лицо - совершенное ничтожество; так что даже сомнение берет: его ли это ребенок или еще чей-нибудь? Признаться, исходя из всего, что Вы о нем рассказываете, я склоняюсь к последней версии. И вследствие этого, читая всю сцену, не испытываю того чувства, которого от меня ждут.

Но предложить рассказ, конечно, следует, и да поможет Вам бог! Если его примут, я порадуюсь едва ли не больше, чем Вы сами.

Преданный Вам.

58

ДЖОНУ ОВЕРСУ

Девоншир-террас,

апрель 1840 г.

...Всю прошлую неделю я был очень занят, - увы, не делом, а развлечениями, но все же сел исправлять Вашу повесть. Это оказалось почти невозможным - мне необходимо иметь Вас под рукой, так как без глубокого знакомства с вещью трудно сократить ее в той мере, в какой нужно, чтобы она сделалась годной для печати...

К сожалению, такой работы, о какой Вы пишете, у меня нет. Я никогда не переписываю, правка у меня небольшая, и я ее делаю тут же, когда пишу. Впрочем, я получил записку от Эйнсворта, в которой имеется кое-что, может быть, небезынтересное для Вас. Я объясню Вам, в чем дело, при встрече...

59

ЛИ XАНТУ

Девоншир-террас,

вторник, 12 мал 1840 г.

Мой дорогой Хант,

Целая толпа благодарностей! Они так и наступают друг дружке на пятки и самым приятным образом спотыкаются одна о другую, - итак, толпа благодарностей за нашу с Вами сельскую прогулку, за обед, за неупоминание о счете и о маленькой коренастой игрушечной на вид рюмочке, которую Вы скинули со стола локтем и разбили во время Ваших беспечных разглагольствований. Что касается апострофа, я бы не поднял руку на него ни за что на свете, и покажите мне наборщика, который посмеет его смазать!

Я был бы счастлив пожать руку Вашему сыну; но в тот день, когда он заходил ко мне, я гулял в деревне с Маклизом *, проделывая все то, что проделали Вы, - только с меньшим блеском. Конечно, поглощал баранью отбивную, запивал ее пивом и смеялся, как разносчик угля, - и все это на Твикенем Айленд в Пирожном Доме, где я имел возможность постичь географию по практической методе и где даже самым неразвитым умам открывается самым наглядным и приятным образом мудрость, гласящая, что "остров есть участок суши, окруженный со всех сторон водой".

О господи, как мне знакома эта комната! Помните, какой в ней странный воздух, какой-то холодный, чуть отдающий на лестничной площадке пивом и песком? А комод, полный чистого белья неслыханной белизны? А маленькая груда чистых плевательниц в углу, возле камина? Они походили на окаменевшие треуголки и, казалось, должны были украшать головы каких-нибудь давно умерших чудаков, которые некогда сидели тут да покуривали. А дребезжанье колокольчика, чуть фальшивящего - как те колокольчики, что подвязывают овцам (верно, он так долго прислушивался к ним из своей сонной тиши, что наконец и сам уподобился им по звуку?). А скрип проволоки, заглушающий этот колокольчик? Все, все это сейчас передо мной. И, закрыв глаза, я переношусь вниз, в буфет, где содовая вода извлекается из-под скамьи у окна, на которой обычно в погожий вечер сидит хозяин, туда, где лимоны висят рядами каждый в своей сеточке; туда, где хранится знаменитый сыр в плетеной корзине, а рядом - огромные запасы печенья, где стоят эти прекрасные бутылки с наливкой. Вы с ними знакомы? На них зеленой, синей и желтой краской нарисовано великое множество виноградных гроздьев и какой-то невероятный бант, поддерживающий ярлык с наименованием напитка. Один сорт назывался "Лович". О небо, что означает это "Лович"? Имеет ли оно какое-нибудь отношение к мяте, или это еще одно наименование напитка богов? Ах, Хант, я так обленился, и все из-за Вас! В глазах солнце, в ушах жужжанье лугов, на ногах пыль, а в коридоре типографский мальчишка, благоухая паровозом, весь в чернильной испарине, дремлет в ожидании "рукописи".

Скажите Вашему сыну, что я пожму ему руку, даже если он явится ко мне без письма. И поверьте, всегда - душевно и искренне Ваш.

60

ФОРСТЕРУ

Бродстэрс,

17 июня 1840 г.

...Уже четыре часа, а я сел работать в половине девятого. Я весь высох, и, право же, у меня все основания броситься вниз головой со скалы, впрочем, прежде чем решиться на такую роскошь, надо немного разбогатеть. От пятнадцатого выпуска, который я сегодня начал, я ожидаю очень многого. Там у меня люди идут через весь город и по его окраинам, и места, по которым они проходят, весьма характерны и не похожи друг на друга. Если бы я встретил подобное описание у какого-нибудь другого писателя, оно бы, пожалуй, произвело на меня большое впечатление. Странники мои, разумеется, старик и девочка. Мотив красивый...

61

ДЭНИЗЛУ МАКЛИЗУ

Девоншир-террас,

среда, 22 июля 1840 г.

Мой дорогой Маклиз,

У Кэт гостит некая девица, к которой я испытываю непреодолимое отвращение и от которой должен бежать. Что, если нам пообедать в каком-нибудь укромном кабачке и сходить потом в театр? Тем более что обещанная статья в "Экзаминер" лежит тяжелым грузом на моей совести. Если да, то не зайдете ли Вы за мной в четыре или когда хотите, чем раньше, тем лучше. Если нет, то куда мне деваться от этой страшной особы? Эта девица настоящий "старый моряк". Она "останавливает меня своим сверкающим взором", и я не могу отвести от него своих глаз. Сейчас чудовище находится в столовой, и, хотя я сижу у себя в кабинете, я чувствую ее через перегородку. Вид у нее чинный и ледяной, грудь гладкая и тугая, как сахарная голова; она говорит без запинки, эрудиция ее необъятна. Зовут ее Марта Болл. Этим утром она завтракала в столовой, а я заперся у себя в кабинете, где и справил свою одинокую трапезу. Вчера вечером я вышел и с отчаянья - лишь бы ее не видеть! - пошел и постригся. О господи! Ваш несчастный друг.