Пишмашка - [3]
Пауза. Она пьёт чай, смотрит то в текст, то на монитор. Молчит.
Это вообще что он такое написал? На титуле стоит: «По мотивам Кафки». Ага. А ещё приписать — по мотивам истории СССР и приключений Буратино. Он эти пьесы как кренделя печёт. Одну за другой. «Пришла весна, набухли почки и пьяницы легли у бочки. «Московской» с пивом напились и возле бочки улеглись…» Я тоже так могу. Даже лучше. Так, давай дальше, Люся. Василий Иванович: «Пойдите вон запятая молодой человек точка». Так его, давай его, туда его и сюда его, и всё по-французски. Нет, это китайская пытка. Не надо вчитываться. Не надо вдумываться, не вслух надо и тогда пойдёт… Он сказал, что это будут печатать в журнале сто процентов и что наш театр драмы будет ставить. Ну и замечательно. Ну и пусть их перекрашивают собак в енотов. Строчка — рубль, Люсенька… Мы знаем, что мараем. Всё из пальца высосано. Теперь она должна оказаться проституткой, а Сергей наркоманом, чтобы была острота и современность во всём. Сергей: «А вы знаете, что Маша — бывшая проститутка?» Ну, что я говорила? Василий Иванович: «Я знаю только, что вы, Сергей, наркоман!» Всё, хватит. Сил нет.
Встала. Пошла по комнате, поправила на столе приборы.
Ладно, Люся. Хватит, Люся. Люси, хорош. Засунь свою гордость, знаешь куда, как говорят в пьесах? Правильно, три точки после «жэ», знаешь такое слово? Звони.
Села у телефона, открывает записную книжку, набирает номер.
Добрый вечер. Это Владимир Михайлович? Володя, здравствуйте. Да, Люся… Людмила Николаевна… Ой, какой вы… Мы вчера, ну там, на этом, как его, ну, на вечере, ага… Да, я вот жду, как и договаривались, сижу вот… (Пауза). Понятно. Понятно. Ну, звоните. Хорошо. И вам. И вам.
Положила трубку.
Встала, открыла шкаф, сняла платье, переоделась в халат, пошла в ванную, умылась. Пришла в комнату, осмотрелась. Поёт:
«Там, где речка, речка Бирюса, ломая лё-од, шумит, поё-от на голоса-а-а… Там ждё-от меня тревожная-а, таё-ожная краса-а-а-а….»
Собрала всё с тарелок в ведро — яблоки, бананы, салаты. Оглянулась, куда бы выкинуть. Пошла на балкон, выкинула всё из ведра на землю. Смотрит вниз.
Вот. Одна из великих загадок русского народа. Все стонут, что зарплата и пенсия маленькая, жрать нечего, а к кому не придёшь — кренделей полно, в жиру плавают. Да, вот, и с балкона такие вот продукты выкидывают.
Мальчишка подбежал, начал рыться в том, что она выкинула. Нашёл банан и яблоко, ест, смеётся, смотрит на неё. Она опять повертела пальцем у виска, пошла назад в комнату. Мальчишка снова побежал к воротам, сел, катается.
Она открыла буфет, выпила из горла бутылки водки. Легла на диван, курит папиросу, в потолок дым пускает, пепел на пол сбрасывает. Плачет. Села. Вытерла слёзы. Смеётся.
Добрый вечер, Василий Иванович… Василий Иванович подходит к роялю, достаёт из него пулемёт и говорит Маше с Сергеем: «А можно я вас перебью?» — и начинает стрелять. Ту-джу-джу-джу-джу-джу!!!!! И все мертвы. И слава тебе, Господи — занавес, конец фильма. (Хохочет). Ах, Володя, Володя. Не спетая песня моя… Володь, а, Володь? Пошли с тобой дрова колоть? Козёл старый. Он забыл. Он был на вечере ветеранов завода, встретился с бабушкой, которая была у него сто лет секретаршей, он встретился с ней, она зазвала его в гости. А он забыл. У него маразм, у него выпадение памяти, а ещё прямой кишки и прочего, а ты, дура… Какая же ты дура, Люська… Наготовила вот… Ну и ждала б ты его до ишачьей пасхи, и ждала бы, и что? (Передразнивает себя). «Надо держать марку, надо держать марку…» Надержалась? Позвонила бы в семь вечера, он бы пришёл, а тут он уже спать лёг, он уже в пижаме, он уже в постели, он уже не может, оно уже не встанет… Вот дура я. Дура я проклятая, у него четыре дуры, а я дура пятая. Плевать. Напьюсь в лоскуты… Писатель подождёт день ещё, не буду я сегодня работать, на фиг это, Маши, Сергеи, Василии Ивановичи, великий театр — подождут…
Легла на диван, смотрит в потолок, молчит, пьёт водку из горла бутылки. Хохочет.
Ужас, как это было смешно! Собрались вампиры и вампирши, в пигментных пятнах все, старьё, пришли, пришкандыбали! Танцевали ведь даже! Всем подарки дарили! Юбилей завода, мать моя женщина! Кошмар на палочке! Я решила выпендриться — мол, не с понтом я под зонтом, а с понтом под зонтом! (Хохочет). Прохладно было, надела белую кроличью шубку. Короткую, коротенькую, вот на ладошку бы подлиньше и куды с добром было бы, но я так, по-молодежному, кретинка старая. И не заметила, что моль давно пожамкала — да так прилично! — мою замечательную шубку. Я пришла. Стала со всеми обниматься, меня ж все знают, секретарша директора, обниматься да целоваться давай, дура!
