Писатели США о литературе. Том 2 - [168]
Почитатели Барта в США особенно очарованы семиологией, псевдонаукой о знаках, начало которой положил Фердинанд де Соссюр в своей книге «Курс общей лингвистики» (1916). В течение нескольких лет Парижская школа и ее американский филиал носились с лингвистической теорией знаков и значимости и т. п. «Основы семиологии» Барта (1964) — главный труд, в котором нелегко разобраться. В нем много и диаграмм, и теорем, и определений, и головоломок. К счастью, Сьюзен Сонтаг снабдила американское издание книги «Нулевая степень письма» полезным предисловием, в котором напоминает, что Барт «в отличие от нас многое просто берет на веру». «Письмо нулевой степени» представляет собой бесцветный «белый» текст (впервые ему дал это название Сартр в своем отзыве о повести Камю «Посторонний»), Это — язык, в котором, помимо всего прочего и непрочего, метафора и антропоморфизм устранены. По словам Сонтаг, Барт достаточно разумен, чтобы считать это вид письма «единственным средством для спасения литературного языка от распада».
Что касается семиологии или «науки» о знаках, Барт полагает, что «термин знак, который встречается во многих словарях... именно потому и неясен». У него самого диапазон употребления этого слова широк, «от евангелия до кибернетики». Я хотел бы предложить ему еще одно значение этого слова, которого он, очевидно, не знает. На санскрите «знак» означает «лингам», или «фаллос», или эмблему святости господа нашего Шивы.
В «3/2» (1970) Барт взял повесть Бальзака «Сарразин» и проанализировал ее строчка за строчкой, слово за словом. В результате подобных манипуляций Барт устанавливает различие между «читаемым текстом» и «написанным текстом» (я пользуюсь терминами в переводе Ричарда Миллера). Барт полагает, что «цель литературного произведения (литературы как рода деятельности)—превращение читателя из потребителя в создателя текста. Нашей литературе свойствен безжалостный разрыв... между создателем текста и его потребителем, его владельцем и покупателем, между автором и читателем. В результате такой читатель становится своего рода лентяем, пассивным наблюдателем, короче говоря, стандартным читателем. «Написанному тексту» проти-востоит его отрицание, противоборствующее с ним значение: то, что может быть прочитано, а не написано, читаемость. Любой читательский текст мы считаем классическим». Отсюда следует, что «написанный текст»—-это романистика без романа, поэзия без стиха... А что же тогда читаемые тексты? Это продукты, которые и составляют основную массу нашей литературы. Как же дифференцировать эту литературную массу?»
Барт считает, что это можно осуществить посредством «интерпретации (в том смысле, как понимал слово Ницше)». Он любит призвать на помощь какое-нибудь громкое имя, раздражающее читателя, и таким образом, подобно увертливой ящерице, уйти от прямого определения. Другое дело, если выпады и увертки превращаются в систему, а так и получается, когда Барт рассматривает повесть Бальзака о человеке, который влюбился в знаменитую итальянскую певицу, оказавшуюся не прекрасной женщиной, созданной его воображением, а кастрированным неаполитанским мальчиком.
Не собираюсь разбирать бартовскую «интерпретацию» текста. Это потребует тщательного и пристального анализа стиля, который, по-видимому, усложнен намеренно. Я говорю «намеренно», потому что сам текст прост и читатель без посторонней помощи справится с ним. Барт печется не о читателе и не о тексте. Скорее всего он пытается создать свой собственный текст ради собственной прихоти и удовольствия. И я надеюсь, ему это удалось.
Подобно многим современным академическим критикам, Барт прибегает к формулам и диаграммам, что, несомненно, идет от его прошлого, когда он преподавал в школе и много писал мелом на доске. Преданные этим полустертым теоремам—престижным знакам физиков,— английские преподаватели неусыпно означают мелом свои собственные теоремы и теории, не будучи в состоянии выразить их словами.
Попутный ветер благоприятствовал Америке. Двадцать лет с востока приходили к нам идеи, слова, знаки. Давайте же бросим взгляд на наших собственных писателей и посмотрим, как они воспользовались такими великолепными метеорологическими ус-
Ловиями, особенно те из них, которых назвал Доналд Бартельм, Есть ли у них признаки загнивания?
Два года назад я прочитал кое-что Гэсса, попытался, но не смог одолеть Барта и Пинчона. За Бартельма я вообще не брался, а о Грейс Пейли никогда не слыхал. Но теперь мне удалось разобраться в их опубликованных сочинениях, как и во внушительной продукции самого Бартельма. Большую помощь в моем знакомстве с этими книгами оказала «Новая проза» Джо Дэвида Беллами, книга, содержащая интервью с большинством представителей этой группы писателей и их последователей.
Многие годы я в журнале «Нью-Йоркер» встречал, но никогда не читал рассказы Доналда Бартельма. Наверно потому, что меня отталкивали картинки. Рассказы Бартельма обычно сопровождаются геометрическими рисунками, зловещими лицами й всякой забавной всячиной* Лучше бы писатель это выразил словами, обычно думал я сурово и переворачивал страницу в поисках рисунков С. Дж. Перелмана. Мне казалось, что я Когда-то уже читал в «Новой прозе» нечто подобное сочинениям Бартельма, «которому сегодня подражают все прозаики Соединенных Штатов», по словам Филипа Стивика. Стивик— непререкаемый авторитет в среде интервьюеров, который заставил Бартельма высказать несколько глубокомысленных идей о жизни прозаика сегодня. Бартельм сообщил, что его отец «современный архитектор». Кстати, теперь модно ставить в кавычки любое утверждение или слово, которое может вызвать сомнения. Это означает, что сомнительное слово или утверждение нужно понимать не буквально, а в пртивоположном смысле или «иронически». Иначе говоря: «Не бейте меня. Я вовсе не хотел этого сказать». Бартельм, сын архитектора из школы Барнстоуна, естественно, увлекся геометрическими рисунками, которые так раздражали и все еще раздражают меня. Когда он был редактором, то писал: «Мне нравится редакторская работа и доставляет удовольствие делать разбивку материала. Я охотно бы стал метранпажем».
Третье издание руководства (предыдущие вышли в 2001, 2006 гг.) переработано и дополнено. В книге приведены основополагающие принципы современной клинической диетологии в сочетании с изложением клинических особенностей течения заболеваний и патологических процессов. В основу книги положен собственный опыт авторского коллектива, а также последние достижения отечественной и зарубежной диетологии. Содержание издания объединяет научные аспекты питания больного человека и практические рекомендации по использованию диетотерапии в конкретных ситуациях организации лечебного питания не только в стационаре, но и в амбулаторных условиях.Для диетологов, гастроэнтерологов, терапевтов и студентов старших курсов медицинских вузов.
Этот учебник дает полное представление о современных знаниях в области психологии развития человека. Книга разделена на восемь частей и описывает особенности психологии разных возрастных периодов по следующим векторам: когнитивные особенности, аффективная сфера, мотивационная сфера, поведенческие особенности, особенности «Я-концепции». Особое внимание в книге уделено вопросам возрастной периодизации, детской и подростковой агрессии.Состав авторского коллектива учебника уникален. В работе над ним принимали участие девять докторов и пять кандидатов психологических наук.
В шпаргалке в краткой и удобной форме приведены ответы на все основные вопросы, предусмотренные государственным образовательным стандартом и учебной программой по дисциплине «Семейное право».Рекомендуется всем изучающим и сдающим дисциплину «Семейное право».
В шпаргалке в краткой и удобной форме приведены ответы на все основные вопросы, предусмотренные государственным образовательным стандартом и учебной программой по дисциплине «Налоговое право».Книга позволит быстро получить основные знания по предмету, повторить пройденный материал, а также качественно подготовиться и успешно сдать зачет и экзамен.Рекомендуется всем изучающим и сдающим дисциплину «Налоговое право» в высших и средних учебных заведениях.
В шпаргалке в краткой и удобной форме приведены ответы на все основные вопросы, предусмотренные государственным образовательным стандартом и учебной программой по дисциплине «Трудовое право».Книга позволит быстро получить основные знания по предмету, повторить пройденный материал, а также качественно подготовиться и успешно сдать зачет и экзамен.Рекомендуется всем изучающим и сдающим дисциплину «Трудовое право».
В шпаргалке в краткой и удобной форме приведены ответы на все основные вопросы, предусмотренные государственным образовательным стандартом и учебной программой по дисциплине «Международные экономические отношения».Книга позволит быстро получить основные знания по предмету повторить пройденный материал, а также качественно подготовиться и успешно сдать зачет и экзамен.Рекомендуется всем изучающим и сдающим дисциплину «Международные экономические отношения» в высших и средних учебных заведениях.
После Альбигойского крестового похода — серии военных кампаний по искоренению катарской ереси на юге Франции в 1209–1229 годах — католическая церковь учредила священные трибуналы, поручив им тайный розыск еретиков, которым все-таки удалось уберечься от ее карающей десницы. Так во Франции началось становление инквизиции, которая впоследствии распространилась по всему католическому миру. Наталия Московских рассказывает, как была устроена французская инквизиция, в чем были ее особенности, как она взаимодействовала с папским престолом и королевской властью.
Миром правят числа. Все чаще и чаще решения принимают не люди, а математические модели. В числах измеряется все – от наших успехов в образовании и работе и состояния нашего здоровья до состояния экономики и достижений политики. Но числа не так объективны, как может показаться. Кроме того, мы охотнее верим числам, подтверждающим наше мнение, и легко отбрасываем те результаты, которые идут вразрез с нашими убеждениями… Анализируя примеры обращения с численными данными в сферах здравоохранения, политики, социологии, в научных исследованиях, в коммерции и в других областях и проливая свет на ряд распространенных заблуждений, нидерландский журналист, специалист по числовой грамотности Санне Блау призывает мыслить критически и советует нам быть осмотрительнее, о чем бы ни шла речь – о повседневных цифрах, управляющих нашим благополучием, или о статистике, позволяющей тем, кто ее применяет, достичь огромной власти и влияния. «Числа влияют на то, что мы пьем, что едим, где работаем, сколько зарабатываем, где живем, с кем вступаем в брак, за кого голосуем, как решаем вопрос, брать ли ипотеку, как оплачиваем страховку.
В эпоху тотальной цифровизации сложно представить свою жизнь без интернета и умных устройств. Но даже люди, осторожно ведущие себя в реальном мире, часто недостаточно внимательно относятся к своей цифровой безопасности. Между тем с последствиями такой беспечности можно столкнуться в любой момент: злоумышленник может перехватить управление автомобилем, а телевизор – записывать разговоры зрителей, с помощью игрушек преступники могут похищать детей, а к видеокамерам можно подключиться и шпионить за владельцами.
Виктор Пронин пишет о героях, которые решают острые нравственные проблемы. В конфликтных ситуациях им приходится делать выбор между добром и злом, отстаивать свои убеждения или изменять им — тогда человек неизбежно теряет многое.
История машинного обучения, от теоретических исследований 50-х годов до наших дней, в изложении ведущего мирового специалиста по изучению нейросетей и искусственного интеллекта Терренса Сейновски. Автор рассказывает обо всех ключевых исследованиях и событиях, повлиявших на развитие этой технологии, начиная с первых конгрессов, посвященных искусственному разуму, и заканчивая глубоким обучением и возможностями, которые оно предоставляет разработчикам ИИ. В формате PDF A4 сохранен издательский макет.
Что значат для демократии добровольные общественные объединения? Этот вопрос стал предметом оживленных дискуссий после краха государственного социализма и постепенного отказа от западной модели государства всеобщего благосостояния, – дискуссий, сфокусированных вокруг понятия «гражданское общество». Ответ может дать обращение к прошлому, а именно – к «золотому веку» общественных объединений между Просвещением и Первой мировой войной. Политические теоретики от Алексиса де Токвиля до Макса Вебера, равно как и не столь известные практики от Бостона до Санкт-Петербурга, полагали, что общество без добровольных объединений неминуемо скатится к деспотизму.