Писатели США. Краткие творческие биографии - [46]

Исторический материал, коим владел писатель, был ограничен. Прошлое в его художественной системе — это пуританское прошлое Новой Англии. Готорн восхищался мужеством, стойкостью, духом независимости и свободолюбия, которые были свойственны пуританам, но фанатизм, жестокость, нетерпимость вызывали в нем отвращение.

Писатель всегда был поглощен проблемами добра, зла, совести, морального совершенствования, то есть именно теми вопросами, которые составляли ядро духовного мира новоанглийских пуритан и были предметом постоянного размышления и анализа, хотя рассматривал он их, конечно, на уровне американского нравственного сознания XIX в. Существенное значение имел здесь и эстетический момент. Готорн, неоднократно утверждавший, что романтическое повествование должно развиваться на грани реальности и фантастики, возможного и невероятного, находил в пуританском прошлом «те удивительные времена, когда грезы мечтателей и видения безумцев переплетались с действительностью и становились явью».

Наряду с В. Ирвингом и Э. По Готорн принадлежит к числу основоположников американской новеллы. В пору возникновения этот жанр не обладал еще жесткими структурными принципами. Некоторые новеллы Готорна выдержаны в духе эссе, другие опираются на старинные предания и легенды, третьи близки к притче, четвертые представляют собой зарисовку, «набросок», «скетч». Однако все они объединены общностью проблематики, откровенной назидательностью, сходностью повествовательной манеры и, конечно, единством авторского взгляда на мир. Наблюдение, описание, размышление в рассказах Готорна всегда важнее, чем сюжетное развитие.

Специфика новелл Готорна определяется не только индивидуальными особенностями его художественного мышления, но в большой степени — традициями духовного развития Новой Англии, постоянным стремлением новоанглийской культуры к нравственно-философскому истолкованию действительности.

Романы Готорна во многих отношениях близки к его новеллам. В них мало персонажей и почти отсутствует действие. Главные события, определяющие судьбу героев, выведены за пределы повествования. Характеры почти лишены внутренней динамики. Генри Джеймс имел основание сказать, что они «скорее фигуры, чем характеры, они все более портреты, нежели личности». Существенно, однако, что «портреты» эти лишь в малой степени рисуют внешность персонажа. Они скорее изображения «души». В них — истоки психологической прозы, получившей развитие во второй половине XIX в., и в этом плане Джеймс был прямым учеником и наследником Готорна.

Близость к рассказам обнаруживается и в композиционной структуре романов. Они эпизодичны, фрагментарны, многие главы образуют самостоятельные, завершенные произведения, иные являются вставными новеллами. При этом писателю удается сохранить единство целого, выстроить оригинальное здание из разнообразных и разнотипных «блоков».

Готорн начал писать романы сравнительно поздно. Он обратился к романной форме, ибо нуждался в большем пространстве для углубленного исследования социально-нравственных проблем, волновавших его современников. Ему нужен был простор для подробных описаний, размышлений, комментариев, авторских отступлений, для неспешной беседы с читателем, но он не просто включился в традицию романтического романа, уже существовавшую к этому времени в Америке. В рамках этой традиции он создал новый тип романного повествования, не имеющий эквивалента в предшествующем литературном опыте Америки, да и в европейской прозе первой половины XIX в.

Все творчество Готорна обладает редкой в истории литературы монолитностью, верностью теме и избранной позиции. Духовное бытие Америки, ее нравы и доминирующие моральные принципы рисовались ему как проекция той внутренней реальности, которую мы именуем личностным сознанием. В полном соответствии с идеями романтического гуманизма Готорн видел в индивидуальном сознании источник общественного зла и одновременно инструмент его преодоления. Душа человеческая представлялась ему глубокой извилистой пещерой, наполненной вперемежку злыми и добрыми помыслами, и только в самой глубине ее можно обнаружить побеги чистого добра — истинной природы человека, которой редко удается выйти на поверхность. Преобразование действительности должно было, по мысли писателя, начаться с «очищения сердец». Позиция Готорна была довольно близка к трансцендентальным идеям «революции» индивидуального сознания, пропагандировавшейся Г. Д. Торо и Р. У. Эмерсоном. Однако в ряде существенных моментов взгляды Готорна не укладывались в рамки трансцендентализма. Он отказывался принять тезис о божественности человеческого сознания и отвергал идею полной автономии личности. «Среди кажущейся хаотичности нашего таинственного мира, — писал он, — отдельная личность так крепко связана со всей общественной системой, а все системы между собой и с окружающим миром, что, отступив в сторону хотя бы на мгновение, человек подвергает себя страшному риску навсегда потерять свое место в жизни» («Уэйкфилд»). Связи эти представлялись писателю многообразными, охватывающими многие сферы человеческой деятельности, но первое место среди них занимали связи в сфере духовного бытия человека, возникающие на грани преобразования индивидуальной нравственности в общественную мораль. Изучение их составляет другой важнейший аспект проблематики рассказов и романов Готорна.