Пирог с крапивой и золой - [13]

— Я смотрю, панна любит клеймить людей.

— Сними свой венок, ты, фальшивая мученица! Тебя никто не отвергал, никто не отталкивал. Ты — не она, Магда, и ты всегда была одной из нас.

— Значит, мне удалось вас провести.

С этими словами отпихиваю Дануту подальше и опрометью бросаюсь прочь. Только потом я замечаю, что забыла в танцевальном классе свою папку с газетными вырезками.

***

Как я и полагала, вскоре нас по очереди вызывают в кабинет директрисы. Пани Ковальская лично приходит за каждой в дортуар и отводит к себе. Наконец, настает и моя очередь.

Пани Ковальская открывает дверь и одновременно стучит в нее. Я делаю вид, что занимаюсь, но на самом деле больше, чем учебников, мне не хватает моей папки. Рука то и дело тянется к углу стола, где я обычно держу ее раскрытой, чтобы в любой момент прикасаться к вырезкам с моей мечтой, моей будущей жизнью, перебирать их, как крупные четки. Теперь же я чувствую, будто меня уносит в открытое море, и нет ни весел, ни якоря. Я и не думала, что настолько завишу от такой мелочи.

— Магдалена, — торжественно и тихо произносит директриса. — Пан следователь хочет с вами побеседовать. В моем кабинете и в моем присутствии, разумеется.

Будь я проклята, если это не ровно те же слова, которые она произносила, когда пропала Кася. Старая попугаиха, неужели тебе все равно, о ком идет речь? Или директрисам пансионов строго запрещено произносить что-то кроме этого?

Но ничего из этого я не говорю вслух, только киваю покорно, поправляю юбку и следую за ней.

Кабинет директрисы находится в центральной части особняка, на третьем этаже, прямо над танцевальным классом. Пока мы бредем по коридору второго мимо дверей дортуаров, пани Ковальская молчит, но как только оказываемся в полумраке лестничного пролета, она вцепляется мне в локоть так, что я чувствую ее ногти через ткань рукава. Директриса всегда напоминала мне о картине «Дама с горностаем» итальянского мастера Леонардо да Винчи, вот только она была не дамой, а ее когтистым бледным питомцем.

— Панна Тернопольская, вы же взрослая умная девушка, я полагаю?

Сейчас она станет мне угрожать.

— А умная девушка понимает, как важна репутация нашего пансиона, — продолжила директриса сиплым шепотом. Только теперь я замечаю, каким нездоровым блеском горят ее глаза. — Если она будет испорчена, то любым рекомендательным письмом отсюда можно будет растапливать печь.

— А разве она еще не испорчена?

Пани Ковальская разворачивает меня к себе и тычет острым пальцем мне в грудь.

— Бедная девочка была не в себе! Мы здесь ни при чем! Уяснили?! Так что подумайте, хорошенько подумайте, Магдалена, о том, что стоит и чего не стоит говорить вслух.

Больше я не спорю. Мало того, что пани Ковальская может навредить моим планам. Хуже всего, что отчасти она права.

Мы минуем последние ступени и оказываемся у дверей директорского кабинета. Пани Ковальская бросает на меня еще один предупредительно-испепеляющий взгляд и пропускает внутрь.

Кабинет директрисы с его стенами из темного дуба, столом, покрытым зеленым сукном, и жесткими венскими стульями является ее отражением. Окна забраны тяжелыми драпировками, притягивающими тени, а над громоздким комодом нависает на слишком длинном шнуре портрет бородатого мужчины в военной форме.

Точно так же, как ее прическа и глухое платье от подбородка до лодыжек, ее сухие, как мел, уроки географии, обстановка повторяет главный принцип пани Ковальской: внимания достойно только то, что уже устарело; все новое должно быть отвергнуто.

Чудо, что форменные платья учениц отличаются от ее собственного стиля.

— Добрый вечер, Магдалена. Я бы сказал, что рад встрече, если бы она состоялась при иных обстоятельствах, — пан следователь точно прятался за углом. Он появляется в поле моего зрения внезапно, так что я отшатываюсь, но он уже поймал мою руку своими мясистыми ладонями и пожимает.

— Присядь, дружок. Поговорим.

Странное отношение к девушкам моего возраста: когда нужно, нас принижают до уровня детей, а в другой ситуации взывают к предполагаемым взрослым качествам.

— Не думал я, что придется так скоро возвратиться, — пан следователь усаживается в директорское кресло, расправляя полы пиджака. Сама пани Ковальская вышагивает из угла в угол, заламывая белые пальцы. — Как твои дела?

— У меня все хорошо, пан следователь.

— Вот и хорошо, что хорошо. А что же ваша Юлия? Никак сбежала, а? Одна, осенью. Куда она могла податься?

Следователь может показаться простаком, но это маска. У него цепкий взгляд и каждый вопрос с подвохом. Летом я еле вывернулась из его тисков, но в этот раз будет проще.

— Мне сложно сказать. Мы не слишком дружили.

— Ай-яй-яй! А ведь вы были подружками совсем недавно. Я уж думал, ты мне что полезное скажешь. Нехорошо, панна, нехорошо.

Я смотрю ему прямо между глаз.

— У меня теперь другие интересы.

— А какие интересы были у Юлии?

Пожимаю плечами и молчу. Пан следователь долго сверлит меня взглядом.

— Может, у нее парень был? Не слышала такого?

— Пан следователь, как можно! У нас строгие правила, — возмущается директриса, но следователь только отмахивается. — Это классический пансион!