Пират - [32]

Старший из путников часто останавливался и осматривал окружающую местность; сначала Мордонту казалось, что отец задерживается, чтобы полюбоваться ее красотой, однако, по мере того как они поднимались все выше, сын стал замечать, что дыхание отца учащается, а походка делается неуверенной и усталой, и вскоре он, к немалой своей тревоге, убедился, что на этот раз у отца его просто не хватает сил и что подъем для него оказался труднее и утомительнее обычного. Мордонт подошел к отцу и молча подставил ему свою руку для опоры, что было с его стороны столько же проявлением сыновней почтительности, сколько и знаком уважения юноши к человеку почтенного возраста. Сначала Мертон принял эту услугу как должное, ибо, не говоря ни слова, воспользовался предложенной ему помощью.

Так продолжалось, однако, не более двух или трех минут: не успели путники пройти и пятидесяти ярдов, как Мертон резко, если не сказать — грубо, оттолкнул от себя Мордонта, затем, словно ужаленный каким-то внезапным воспоминанием, начал взбираться на кручу такими широкими и быстрыми шагами, что Мордонту, в свою очередь, пришлось напрягать все силы, чтобы не отстать от него.

Сын хорошо знал странный нрав своего отца и догадывался по многим малозаметным признакам, что отец не любит его, несмотря на то, что тратит столько сил на его образование. Мордонт знал также, что был единственным близким ему человеком на целом свете. Но никогда еще не ощущал он такой отчужденности так ясно и сильно, как сейчас, когда Мертон внезапно и грубо отказался от помощи сына. Ведь старики обычно с охотой принимают подобные услуги от юношей, даже не связанных с ними родственными узами. Они считают это должной данью, которую столь же приятно предлагать, сколь и получать. Но Мертон, видимо, не заметил, какое впечатление произвела его резкость на Мордонта. Он остановился на небольшом ровном участке, которого они тем временем достигли, и обратился к сыну равнодушным — пожалуй, даже подчеркнуто равнодушным — тоном:

— Ну, раз ничего особенно притягательного для тебя на этих диких островах нет, тебе, вероятно, случалось думать, что неплохо было бы повидать и тот широкий мир, что лежит за их пределами?

— Поверьте, сэр, — возразил Мордонт, — что я никогда не думал о подобных вещах.

— А почему бы и нет, молодой человек? — спросил его отец. — Для тебя, в твоем возрасте, подобные мысли вполне естественны. Для меня в твои годы было мало и Великобритании со всем ее разнообразием, так что же говорить об этих опоясанных морем торфяных болотах?

— Право, сэр, я никогда не думал о том, чтобы покинуть Шетлендию,

— ответил сын. — Здесь я счастлив, здесь у меня есть друзья. Да и вам, сэр, будет недоставать меня, если только…

— Ну, не станешь же ты уверять меня, — с некоторой поспешностью перебил его отец, — что остаешься или хочешь остаться здесь только из любви ко мне?

— А почему бы и нет, сэр? — мягко ответил Мордонт. — Это мой долг, и надеюсь, что я до сих пор выполнял его.

— О да, понятно, — повторил Мертон тем же тоном, — это твой долг — долг собаки следовать за слугой, который кормит ее.

— А разве она не делает этого, сэр? — спросил Мордонт.

— Да, конечно, — ответил его отец, отвернувшись, — но привязывается она только к тому, кто ласкает ее.

— Надеюсь, сэр, — возразил Мордонт, — что вы не можете упрекнуть меня…

— Ну, довольно об этом, довольно! — резко перебил его Мертон. — Мы оба сделали друг для друга все, что могли. Скоро нам придется расстаться, пусть же это послужит для нас утешением, если в минуту разлуки нам вообще потребуется утешение.

— Я готов во всем подчиниться вашим желаниям, — сказал Мордонт, не слишком опечаленный тем, что перед ним, видимо, открывается возможность взглянуть на Божий мир. — Вам будет угодно, полагаю, чтобы я начал свои путешествия с похода на китобойном судне?

— На китобойном судне! — воскликнул Мертон. — Вот уж, нечего сказать, хорошенький способ повидать свет! Хотя ты, конечно, повторяешь чужое мнение. Но довольно об этом на сегодня. Скажи мне лучше, где ты укрылся вчера от бури?

— В Стурборо, в доме нового управляющего, что приехал из Шотландии.

— А, у этого сумасбродного педанта, охотника до всяких затей, — сказал Мертон. — Ну, а еще кто там был?

— Его сестра, сэр, и старая Норна из Фитфул-Хэда.

— Как, повелительница стихий! — насмешливо произнес Мертон. — Та, которая может изменить направление ветра, сдвинув свой чепец на сторону, подобно тому, как, говорят, делал это король Эрик, поворачивая задом наперед свою шапку. Однако эта дама отлучается далеко от дома! Ну, как идут ее дела? Все богатеет, продавая благоприятные ветры судам, спешащим в гавань?

— Право, не знаю, сэр, — ответил Мордонт: он вспомнил то, чему только вчера был свидетелем, и потому не мог полностью разделить суждение своего отца.

— Ты что, считаешь этот вопрос слишком серьезным для шуток или, быть может, находишь ее товар слишком легковесным, чтобы на него обращать внимание? — продолжал Мертон тем же саркастическим тоном, означавшим у него самое большое проявление веселости, на какое он был способен. — Но давай рассуждать по существу: все на свете покупается и продается, так почему же не стать товаром и ветру, если только продавец сумеет найти покупателя? Все на земле продажно — от поверхности и до самых глубоких недр: огонь и топливо непрерывно покупаются и продаются, несчастные рыбаки, которые тащат по бурному океану свои сети, покупают себе право утонуть в нем; за какие же особые заслуги должен быть воздух исключен из этой всемирной купли-продажи? Все, что находится на земле, под землей и вокруг земли, имеет свою цену, своих продавцов и своих покупателей. Во многих странах священники продадут тебе долю небесного блаженства, и во всех странах без исключения ценой здоровья, богатства и чистой совести люди покупают себе изрядную дозу ада. Так почему же Норне не торговать своим товаром?