Пирамида Кецалькоатля - [28]
Молчал окаменевший Топильцин, уставясь в землю.
— Что нам делать? Что будет с Топильцином? — Тольтеки спрашивали.
— Следует ли суд вершить Кецалькоатлю и на этот раз? — спросил и он. — А не придется ли судить мне брата? Вы требуете приговора. Но в чем винить его? Иль в том, что сам лишился власти? Тогда уже понес он наказанье.
— Приказывай, что делать с ним, — стояли на своем Тольтеки.
— Себя судить я только вправе.
— Но он сгубил твоего сына. — Они сказали.
— Боль моя не утолится никакою местью, — тихо ответил им Кецалькоатль. — Разве могу возмездием утешиться? Скажу еще: я не желаю утешений! Хочу я сам распорядиться своим горем, боль терпеть, лишь бы на эти земли дождь вернулся. И если воля добрая на свете ценится, считается хоть малой добродетелью, желаю я за дело общее страдать, за то, чтобы вода опять пришла в Анауак. Ни мести не хочу, ни наказания, ни утоленья боли! Хочу, чтобы вернулся дождь на эти земли! Дети Тольтеков будут пить воду, или себя предам я смерти. Я не судья ему, Тольтеки! Оставьте одного меня с моим страданием по доброй воле, не надо больше говорить ни слова.
В молчании благоговейном они спустились с Пирамиды. Шел вместе с ними Топильцин, он снова стал одним из них. Петля, душившая его, осталась наверху, как задремавшая змея, и на нее смотрел Кецалькоатль. Шло время, он смотрел, не мог глаз отвести. Потом подумал про себя: «Пойдут дожди, тогда опять змей оперится Топильцина».
А Топильцин, сжав плотно губы, сдерживая слезы, молча плелся к домам своим.
На день двадцать шестой поста Кецалькоатля подули сильные ветра. Поднялись в небо вихри пыли, закрылось солнце пеленой. «Соединяются опять земля и небо, — радовались люди. — Зло уходит. Кецалькоатль призвал к нам ветер. Скоро ливень протянет руки нам!» И снова родилось доверие.
А наверху, на Пирамиде, Кецалькоатль раковину взял, разбил и половину себе на грудь повесил. Так родилось «Сокровище ветров»[27]
На день сороковой поста вдруг наползли со всех сторон большие тучи, ожили и загрохотали небеса. И хлынул дождь, могучий дождь. Народ пошел наверх, к Кецалькоатлю, — люди увидели, как он рыдает. Дождь и слезы, слившись, каплями сверкали на совершенно белой бороде.
— Ты дождь нам дал, Кецалькоатль!
— То сын мой воращается. Вы принесите мне маисовый початок, что первый родится в Анауаке.
Когда маис созрел, ему початок дали, и он с тех пор его носил на сердце рядом с «Сокровищем ветров».
Его вниз с Пирамиды на носилках под звуки флейт и тепонацтле, под радостные крики опустили, и тут Тольтеки вдруг увидели, что стал Кецалькоатль стар. Был подпоясан он веревкой, что сдавливала шею Топильцина, и Топильцин знак понял, покорился и в свите его слуг-кокомов с Кецалькоатлем был до самой смерти, что наступила много позже. Крест с Пирамиды тоже сняли, поставили опять на площади и стали чтить как божество дождя и ветра.
Так через двадцать и шесть лет после того, как поселился он на здешних землях, Кецалькоатль понял, что возвратился снова на позабытую дорогу Дерева Вселенной.
ВОЗВРАЩЕНИЕ ТЕСКАТЛИПОКИ
В пещерах древних, в северных краях, где в заросли колючие сплетаются кусты и дуют леденящие ветра, готовились жрецы вернуться в Тулу, где они не были полвека и два года, после того, как править начал там Кецалькоатль. Жрецы вернулись, но не те, кто изгнан был, а дети тех и внуки и тогда, когда звезда Кецалъкоатля закатилась. В период засухи в пещерах возродился бог Тескатлипока под видом мальчика по имени Титлакуан, и это он привел их всех обратно.
С теченьем времени скопилось много люда разного в пещерах горных: детей родилось множество, а многие пришли издалека, и стал господствовать там культ Тескатлипоки.
— Сам по себе ты ничего не значишь, сын наш, — так говорили там Титлакуану. — Жизнь твоя не значит ничего. Пришел ты в мир, чтобы дать силу Солнцу, которое питать ты должен кровью врагов заклятых. Много врагов у Солнца нашего в Миктлане; надо Солнцу божественный напиток пить, чтобы торжествовать победу. Так живем, таков обряд, таков у нас порядок. Цель жизни человека такова: вином поить кровавым Солнце наше. Мы ради этого живем, во имя этого уходим. Жизнь Солнца и Земли зависит от людей. Предназначенье человека велико, но сам он ничего не значит. Ты не венец творения, а мира сотворенного опора, ты кормишь Солнце. Остальное значения не имеет, ничего не стоит разум человека. В Туле восседает тот, кто этого не понимает, кто там народ мутит, кто нам мешает жить, кто нас изгнал оттуда, — так старые жрецы учили.
Так боги старые в пещерах обрели надежное укрытие, они зарыты были там и дожидались нескорого возврата в Тулу. А Тула долго еще хвастала могуществом Кецалькоатля, и колдуны не делали попыток выгнать его оттуда. И не они нашли удобный первый случай. Тот случай сам представился жрецам, когда позвал их Топильцин, когда они дошли до Тулы и возвратились с первенцем Кецалькоатля к себе в пещеры.
Нет, еще не пробил час их наступленья, ибо ночью, перед обрядом жертвоприношения, когда жрецы готовились богам отдать ребенка, а люди напились дурманящих настоев травяных, когда взвихрилась бурая земля, сливаясь с низким черным небом при вспышках красных, желтых молний, при беснованье туч и жутком грохоте небес, — вот этой ночью упал на землю долгожданный дождь, осилив наконец земную сушь. И этой самой ночью исчез сынок Кецалькоатля. Он исчез. Пропал и Татле, тот хромой с безумными глазами, что зелье колдовское людям той грозной ночью подносил, без устали отварами всех угощал. И больше их никто не видел. Быть может, их спасли дожди обильные, которые плоды дарили им и полнили водою реки. Они, быть может, добрались до земель Майаба, к людям Ица, куда, по слухам, с запада явился Ку-Куль-Кан, Пернатый Змей, учивший их иным обрядам, и земледелию, и ремеслам. Но это уж история другая, и не о ней здесь речь ведем.
Кто такие интеллектуалы эпохи Просвещения? Какую роль они сыграли в создании концепции широко распространенной в современном мире, включая Россию, либеральной модели демократии? Какое участие принимали в политической борьбе партий тори и вигов? Почему в своих трудах они обличали коррупцию высокопоставленных чиновников и парламентариев, их некомпетентность и злоупотребление служебным положением, несовершенство избирательной системы? Какие реформы предлагали для оздоровления британского общества? Обо всем этом читатель узнает из серии очерков, посвященных жизни и творчеству литераторов XVIII века Д.
Мир воображаемого присутствует во всех обществах, во все эпохи, но временами, благодаря приписываемым ему свойствам, он приобретает особое звучание. Именно этот своеобразный, играющий неизмеримо важную роль мир воображаемого окружал мужчин и женщин средневекового Запада. Невидимая реальность была для них гораздо более достоверной и осязаемой, нежели та, которую они воспринимали с помощью органов чувств; они жили, погруженные в царство воображения, стремясь постичь внутренний смысл окружающего их мира, в котором, как утверждала Церковь, были зашифрованы адресованные им послания Господа, — разумеется, если только их значение не искажал Сатана. «Долгое» Средневековье, которое, по Жаку Ле Гоффу, соприкасается с нашим временем чуть ли не вплотную, предстанет перед нами многоликим и противоречивым миром чудесного.
Книга антрополога Ольги Дренды посвящена исследованию визуальной повседневности эпохи польской «перестройки». Взяв за основу концепцию хонтологии (hauntology, от haunt – призрак и ontology – онтология), Ольга коллекционирует приметы ушедшего времени, от уличной моды до дизайна кассет из видеопроката, попутно очищая воспоминания своих респондентов как от ностальгического приукрашивания, так и от наслоений более позднего опыта, искажающих первоначальные образы. В основу книги легли интервью, записанные со свидетелями развала ПНР, а также богатый фотоархив, частично воспроизведенный в настоящем издании.
Перед Вами – сборник статей, посвящённых Русскому национальному движению – научное исследование, проведённое учёным, писателем, публицистом, социологом и политологом Александром Никитичем СЕВАСТЬЯНОВЫМ, выдвинувшимся за последние пятнадцать лет на роль главного выразителя и пропагандиста Русской национальной идеи. Для широкого круга читателей. НАУЧНОЕ ИЗДАНИЕ Рекомендовано для факультативного изучения студентам всех гуманитарных вузов Российской Федерации и стран СНГ.
Эти заметки родились из размышлений над романом Леонида Леонова «Дорога на океан». Цель всего этого беглого обзора — продемонстрировать, что роман тридцатых годов приобретает глубину и становится интересным событием мысли, если рассматривать его в верной генеалогической перспективе. Роман Леонова «Дорога на Океан» в свете предпринятого исторического экскурса становится крайне интересной и оригинальной вехой в спорах о путях таксономизации человеческого присутствия средствами русского семиозиса. .
Д.и.н. Владимир Рафаилович Кабо — этнограф и историк первобытного общества, первобытной культуры и религии, специалист по истории и культуре аборигенов Австралии.
Джек Керуак дал голос целому поколению в литературе, за свою короткую жизнь успел написать около 20 книг прозы и поэзии и стать самым известным и противоречивым автором своего времени. Одни клеймили его как ниспровергателя устоев, другие считали классиком современной культуры, но по его книгам учились писать все битники и хипстеры – писать не что знаешь, а что видишь, свято веря, что мир сам раскроет свою природу. Именно роман «В дороге» принес Керуаку всемирную славу и стал классикой американской литературы.
Один из лучших психологических романов Франсуазы Саган. Его основные темы – любовь, самопожертвование, эгоизм – характерны для творчества писательницы в целом.Героиня романа Натали жертвует всем ради любви, но способен ли ее избранник оценить этот порыв?.. Ведь влюбленные живут по своим законам. И подчас совершают ошибки, зная, что за них придется платить. Противостоять любви никто не может, а если и пытается, то обрекает себя на тяжкие муки.
Сергей Довлатов — один из самых популярных и читаемых русских писателей конца XX — начала XXI века. Его повести, рассказы, записные книжки переведены на множество языков, экранизированы, изучаются в школе и вузах. Удивительно смешная и одновременно пронзительно-печальная проза Довлатова давно стала классикой и роднит писателя с такими мастерами трагикомической прозы, как А. Чехов, Тэффи, А. Аверченко, М. Зощенко. Настоящее издание включает в себя ранние и поздние произведения, рассказы разных лет, сентиментальный детектив и тексты из задуманных, но так и не осуществленных книг.
Роман знаменитого японского писателя Юкио Мисимы (1925–1970) «Исповедь маски», прославивший двадцатичетырехлетнего автора и принесший ему мировую известность, во многом автобиографичен. Ключевая тема этого знаменитого произведения – тема смерти, в которой герой повествования видит «подлинную цель жизни». Мисима скрупулезно исследует собственное душевное устройство, добираясь до самой сути своего «я»… Перевод с японского Г. Чхартишвили (Б. Акунина).