Пионеры атомного века (Великие исследователи от Максвелла до Гейзенберга) - [4]

То что М. Планк (фамилия его срослась с физической константой, обозначаемой буквой h) смысл своей научной карьеры видел в оттачивании оружия немецкой науки и утверждении германской государственности, что во время первой мировой войны он в качестве ректора Берлинского университета произносил милитаристские речи, а во времена Веймарской республики сожалел о слетевших княжеских коронах и утере былого немецкого могущества, что во времена фашистской диктатуры он мог занять позицию невмешательства в "дело Эйнштейна", определялось не столько его "благородной наивностью" или тем, что он (по замечанию А. Эйнштейна) разбирался в политике так же, как "кошка в "Отче наш"". Сын профессора права, потомок целой династии теологов, зять мюнхенского банкира, "тайный советник Планк", занимавший руководящие посты в ведущих учебных и научных учреждениях немецкого буржуазного государства, исповедовавший этику Канта и философию права Гегеля, не мог не быть стопроцентным немецким буржуа в науке.

Как следует из документов, приводимых Ф. Гернеком, даже самые прогрессивные из великих физиков не шли дальше "социализма на уровне эмоций". И Эйнштейн, и Мария Кюри, и Пьер Кюри были радикальными демократами на крайнем левом "рыле буржуазии с нескрываемыми, но не безграничными "красными" симпатиями. В книге Ф. Гернека убедительно показано, что их борьба за общественный прогресс в соответствии с принципом "невозможно построить лучший мир, не улучшив отдельных людей", их антифашизм, их протест против использования достижений науки во вред человечеству - все это не выходит за рамки буржуазно-демократических требований. Их вполне понятное и достойное уважения самозабвенное увлечение красотой научного поиска граничит порой с замаскированным под научный эстетизм бегством от противоречий действительной жизни. Их наивная вера в возможность науки стоять по ту сторону "грязной политики" таит в себе разлад со своими же собственными гуманистическими идеалами и оборачивается для них в конце концов муками совести. Может быть, только Лиза Мейтнер без особого смятения чувств признавалась, что ей принадлежит не последняя роль в американских и английских ядерных исследованиях, приведших к созданию атомного оружия. Ее коллега Отто Ган иначе реагировал на ужасы Хиросимы и Нагасаки. "Я не имею к этому никакого отношения!" - воскликнул он в ответ на сообщение об атомных бомбардировках. А. Эйнштейн выразил не только свое мнение, но и мнение тысяч других больших и малых физиков и математиков, участвовавших в создании атомного оружия, когда заявил: "Если бы я знал, что немцы не работают над атомным оружием, я ничего не стал бы предпринимать для создания бомбы".

В таких случаях немцы говорят: "O ware ich Vogellein!" Социологическая ситуация бессилия, в которой оказались созидатели новой физики в самый драматический для нее период ее истории, отсутствие положительной программы действий остроумно охарактеризованы А. Эйнштейном: "... я устал повсюду фигурировать как символический вожак бараньего стада с нимбом над головой".

Ф. Гернек наглядно показывает, что даже самые возвышенные и благородные устремления прогрессивных научных кругов капиталистических стран, нашедшие выражение в словах М. Борна: "Мы хотим, чтобы наша прекрасная наука вновь служила исключительно благу людей и не употреблялась во зло ради целей отжившей свой век политики", являются лишь благими пожеланиями, если они не опираются на понимание того, что только рабочий класс в ходе социалистического строительства может осуществить программу использования науки на благо человечества. Шаги в сторону установления прочного союза с силами социализма делает поколение ныне живущих ученых, которые идут к признанию коммунизма через данные своей науки, через размежевание с фон браунами и теллерами.

В повествовании Ф. Гернека страница за страницей раскрывается история того, как в результате творческих поисков ученых-буржуа, монополизировавших до Великой Октябрьской социалистической революции труд по разгадке тайн природы, происходит смена механистического понимания мира более точной и адекватной ему современной диалектико-материалистической научной картиной.

Объективно-истинное знание природных процессов и закономерностей добывается, как показывает Ф. Гернек, не абстрактными познавательными субъектами, сошедшими со страниц книжек по логике науки, а конкретно-историческими личностями, связанными тысячами нитей с экономическими, политическими условиями и духовной жизнью буржуазного общества. Конкретно-исторический подход к исследованию научного познания позволяет Ф. Гернеку воссоздать глубокую противоречивость этого процесса не только в логическом, но и в социологическом плане, ибо творческие биографии большинства физиков, представленных в книге Ф. Гернека, являются яркими иллюстрациями к теоретической "модели" естествоиспытателя-буржуа, которая была создана Ф. Энгельсом. Раскрывая сложность и трудность процесса становления материалистического понимания природы, шедшего в середине XIX века на смену господствовавшему дотоле идеалистическому мировоззрению, Ф. Энгельс писал: "...Как это трудно, доказывают нам те многочисленные естествоиспытатели, которые в пределах своей науки являются непреклонными материалистами, а вне ее не только идеалистами, но даже благочестивыми, правоверными христианами" [5].