Пион не выходит на связь - [33]

– Водители есть? Что молчите? Значит, нет. А саперы есть? Еще раз,– саперы есть? – поинтересовался у них Тарасов. – Неужели и саперов нет?

– Есть, – произнес один из бойцов и вышел из строя. – Я сапер.

– Тогда – минируй машину, – приказал ему Тарасов. – Сможешь сделать так, чтобы машина взорвалась, когда в нее сядут фашисты?

– Могу, товарищ сержант.

– Вот и приступай. Нужно грохнуть так, чтобы многие услышали этот взрыв.

– Сделаем, товарищ командир.

Александр подошел к раненому солдату и, опустившись на колено, задал ему вопрос:

– Кто ты? Почему на тебе вражеская форма?

Раненый солдат сморщился, то ли от боли, то ли от заданного вопроса. Александр расстегнул на его кителе карман и достал документы. Он развернул их, документы были на немецком языке. Выругавшись, он отбросил их в сторону.

– Ты что, не понял, о чем я тебя спросил или мне еще раз спросить об этом? Говори, сволочь!

Солдат сделал попытку отодвинуться, однако у него это не получилось. Лицо его исказила гримаса боли. Он застонал.

– Я из украинского батальона «Роланд»1, – произнес он. – Скажите, вы не убьете меня?

– Что это за батальон? Я такой батальон не знаю, – словно не слыша пленного, продолжал задавать вопросы Александр.

– Батальон создан немецким командованием из украинцев, которые готовы воевать против Советов с оружием в руках. Таких батальонов пока только два, это наш и батальон «Нахтигаль».

– Ну как, повоевали? Говорят, что ты лично повесил трех коммунистов в Ровно? Это правда?

Солдат нахально улыбнулся Тарасову, так как, по всей вероятности, понял, что этот стоявший над ним сержант Красной Армии все равно не пощадит его.

– Да. Я сам лично повесил трех москалей. Мы только за один день в Виннице уничтожили 1400 евреев и комиссаров. Ты не смотри на меня такими злыми глазами. Я же знаю, что ты все равно меня убьешь.

– Где дислоцируется ваш батальон? Сколько в нем штыков?

– Батальон расквартирован в пяти километрах отсюда, в нем около шестисот человек. Жалко, что вы меня подстрелили. Я бы вас не пожалел, всех бы лично повесил на этих березах.

Тарасов поднялся с колена и быстро нашел глазами Романова. Тот, заметив взгляд командира, подошел к нему.

– В расход его, – коротко произнес он. – Такие люди не должны жить.

Павел вытащил из кармана галифе трофейный пистолет и выстрелил раненому в голову. Подобрав трофейное оружие и боеприпасы, отряд углубился в чащу леса. Через час до них донесся глухой грохот взрыва. Похоже, это взорвалась машина с боеприпасами.

***

Борис Львович Эстеркин родился в 1910 году в городе Житомир, в семье врача. С детских лет он занимался музыкой, и педагоги предсказывали ему большое будущее. В 1918 году в город вошли воинские части Петлюры, и начались еврейские погромы. Он до сих пор хорошо помнит, как к ним в дом ворвались пьяные гайдамаки, как упал порубанный шашками его отец, как кричала мать, насилуемая петлюровцами. Потом были: улица, голод и холод, детский дом. В 1920 году его нашел и взял к себе старший брат отца, который служил в охране военного министра Красной России Троцкого.

Вскоре он окончил школу и поступил в институт. Закончив его, Борис Львович женился на своей однокурснице Клавдии Измайловой, отец которой был вторым секретарем Воронежского обкома партии. Жили они с Клавой у ее отца, в доме которого часто собирались гости, среди них было много писателей, поэтов и военных. Эстеркин любил эти вечера, когда после хорошего ужина они садились в беседку и вели непринужденные разговоры об искусстве, музыке. Он иногда брал в руки скрипку и играл гостям что-нибудь из произведений Моцарта, чью музыку любил с детства. Все сломалось весной 1939 года. Он по привычке заскочил в цветочный магазин и, купив букетик ландышей, направился домой. Подходя к дому, он увидел стоявший около подъезда «черный воронок». Сердце сжалось от предчувствия большой беды. Он быстро вбежал на третий этаж и в растерянности остановился около двери. Входная дверь была раскрыта настежь, а по квартире ходили какие-то неизвестные ему люди и осматривали шкафы, книжные полки, сбрасывая книги прямо на пол. За большим обеденным столом сидел тесть. Лицо его было растерянным, словно он не понимал, что происходит.

– Иван Тимофеевич! Что все это значит! – спросил его Борис Львович.

Однако тот, взглянув на него, промолчал, будто не услышав вопроса. Наконец, словно очнувшись ото сна, посмотрел на него и еле слышно произнес:

– Произошла какая-то страшная и трагическая ошибка. Думаю, что скоро эти люди разберутся и поймут, что я не враг народа. Я прошел всю гражданскую, имею два Ордена Красного Знамени, и вдруг я – враг народа. Боря, чтобы не случилось со мной, не верь тому, что говорят эти люди. И еще – береги Клаву, она у меня одна.

Через десять минут закончился обыск, и тестя увели. Он был приговорен к десяти годам по статье пятьдесят восемь с поражением всех гражданских прав и отправлен куда-то в Карелию валить лес, который был так необходим для новостроек новой России. Через полгода Клава была арестована НКВД за участие в каком-то непонятном ему заговоре против товарища Сталина. Чтобы не попасть под молот репрессий, Борис Львович быстро открестился от жены и тестя и перебрался жить в Саратов, где его никто не знал.