Пилюля - [69]
Перечитываю, а ничего так для школьника. Хотя, подобных творений в Сети – воз и маленькая тележка. Читать – не перечитать… Но, для стенгазеты пойдёт. Отдаю листочек заинтересованной Клавдии Петровне и иду на склад к попандопульскому земляку за обновлением гардероба.
Склад недалеко от аэродрома поэтому добираюсь быстро. Представляюсь. Переспрашиваю фамилию майора:
– Как? Фикер?
Дядечка морщится, видимо я уже не первый спутавший:
– Фикер, это молодой человек, по-немецки "блядун". А я Финкер, – показывает указательный палец.
– Понятно товарищ Пальцев… то есть Финкер, – быстро поправляюсь я, – мне бы костюм и обувь в пределах двух тысяч.
– Могу предложить куртку десантника, брюки и горные ботинки.
Вываливает вещи из коробки на прилавок.
– Помилуйте, Мойше Самуилович…
– Михаил Семёнович. По новому паспорту – Михаил Семёнович.
– Да, Михаил Семёнович. Но, это же фашистская форма.
– Извиняйте, юноша. Все шильдики и опознавательные знаки сняты. Где фашистская? Где?
– Извините, уважаемый, но за две тысячи это очень жирно.
– Могу заменить немецкую куртку на американскую, – одессит выносит из под прилавка куртку с шевроном головы белого орла. Видя моё замешательство, добавляет:
– Могу в знак уважения к Степану Несторовичу прибавить спортивную обувь. Любую пару вот из этого ящика.(тычет в глубь склада). А на куртках шевроны со съёмок "Встречи на Эльбе". С ними одежду даже лучше берут. Десять курток киношники "потеряли". Пришлось на мышей списывать.
Прохожу на склад, откинув доску прилавка. Залезаю в коробку. Достаю в полутьме что-то похожее на кроссовки. Напрягая глаза читаю немецкое Dassler, и застываю.
Да это же Адидас. Они в войну снабжали вермахт спортивной обувью.
– И много у Вас уважаемый Михаил Семёнович, таких вот потрёпанных тапочек?
Еврей тут же включается в торг. Цену за оптовую покупку удалось сбить вдвое с шестисот до трёхсот рублей за пару.
Предложу одноклубникам по пятьсот. Я им не мать Тереза. А ещё Стёпе нужно будет штуку отстегнуть за поручительство.
Вообщем я получил за три тысячи два комплекта следующего состава: куртка американская(не замшевая), парадные военные брюки, американские высокие армейские ботинки, кроссовки Дасслер. На реализацию под Стёпино слово брал тридцать пар кроссовок по 300 рублей за пару с возможностью возврата.
За взаимовыгодный гешефт товарищ Финкер налил по рюмке чачи, которую ему поставляли родственники Абрамяна торговавшие на одном из рынков.
Пришедшая вечером Анечка подгоняла на мне одежду до тех пор, пока на сказала:
– Юрочка, ты – принц даже без белого коня.
Колобок, услышав это, побежал к Стёпе договариваться насчёт такого же прикида.
12 февраля 1950 года.
На утренней пробежке получил как и вся команда приглашение на катин день рожденья:
– Приходите завтра вечером в столовую. Чая попьём, потанцуем, – договаривает она зардевшись.
– Любочка, а ты придёшь? – спрашивает у второй барышни искуситель дамских сердец Амосов.
– Я, Серёжа, посмотрю на твоё поведение. Зайдёшь за мной с цветами и своим стихотворением, может и уважу…
Сердцеед после тренировки просит меня:
– Юрка. Ты же, как говорит тётя Клава – великий поэт…
Видя мою кривую рожу, понимает что перегнул, и добавляет:
– Ну, районного масштаба…
Народу в трамвай набилось – мама не горюй. В воскресенье общественный транспорт наверху еле ходит. Хорошо, что метро выручает. Каждый год по несколько новых станций открывают. Стиснутый в углу площадки пытаюсь дремать, но мешают разговоры окружающих товарищей:
– Повестку в ФЗО мне не прислали. Так, что в армию пойду осенью. Медкомиссию прошёл. Врачи ушные юморные говорят мне "раздевайтесь", "одевайтесь", "слух хороший – годен".
– Моя то зараза на восьмое марта знаешь что попросила? Чулки КАПРОНОВЫЕ! Ладно бы фильдеперсовые… Скажу ей ты дорогая губки то закатай. Бери химкарандаш и рисуй шов на ноге сзади. Издаля и не отличишь от чулочного шва…
Усевшись на освободившееся место я как-то незаметно задремал под гул трамвайных разговоров и перестук колёс.
Нужно замаскироваться под толпу. А то на меня откуда не взгляни – "какой-то не такой". Но, ходить строем и быть серенькой мышкой очень трудно. Это как в песне у Окуджавы…[31]
– Молодой человек, товарищ. Конечная. – выводит меня из сна голос кондукторши.
Перед тренировкой Коротков отозвал меня в сторону. Я вручил ему список по усилению на следующий сезон. Он взял, не глядя, и спросил:
– Юрий, это ты идею насчёт сборной Гранаткину подкинул?
– Не-е. – блею я и трясу головой в разные стороны.
– Ну что ж ты ссыкун то такой. – сокрушается тренер, – А ведь Гранаткин тебя третьим вратарём в состав сборной вписал. Ты же как с чехами тогда отстоял… Сейчас и близко такого никого нет. Коля наш дай срок только к следующему сезону на такой уровень выйдет… Ну, что встанешь против ЦДКА? Все любители спорта будут… (тычет пальцем в небо)…
– Извините, Павел Михайлович, я не готов. Ну, вот прям – не готов-не готов. Может в Питере…
– Дурак ты Жаров, – тренер сплёвывает с перекошенным от злобы лицом, – И не вздумай Ленинград ещё раз так назвать… По кабинетам затаскают.
