Пилюля - [61]

Вечером Колобок с Анечкой пришли. Вышел к ним, стоим у входа в госпиталь, новости рассказываем. У Пилюли пол-лица под платком спрятано. Осторожно сдвигаю платок. На светло-коричном фоне вокруг глаза размешаны бордовые и фиолетовые оттенки завихрениями переходящие из одного в другой цвет. Распухшая нижняя губа немного вывернута вперёд и хранит на себе останки зелёнки. Покачав головой, говорю:

– Какая же ты у меня красавица. Ничего тебя не может испортить.

– А тебя-то когда Изотов привёз, ты на водяного был похож с зелёно-фиолетовым оттенком. – вставляет Васечка.

Улыбаемся, а Аня спрашивает:

– На работе что сказать? Упала?

– Скажи что поскользнулась и ударилась о поребрик, – советую я.

– Поребрик? Это что за зверь такой? – задаёт вопрос самый любопытный неленинградец.

– Ну, это как бордюр у дороги, только повыше, – отвечаю, и перескакиваю с темы разделявшей когда-то спорщиков на москвичей и питерцев, – Аня, а как у тебя дома, мама, брат, сёстры?

– Переживали сначала, потом успокоились. Сёстры пошли на литературный кружок. К Боре Слуцкому в соседний дом. Они там стихи поэтов Серебряного века читают. Обсуждают пути борьбы за идеалы революции. Умные все, начитанные…

Что-то ёкнуло у меня в груди. Чуйка чего-то плохого.

Десятку могут дать или что похуже…

– Запрети. Запрети сёстрам туда ходить… Придумай что-нибудь. Но, обязательно-обязательно запрети. – говорю глядя в глаза подруги.

– Хорошо, Юрочка. Я всё сделаю…

– А хотите анекдот, – встревает Колобок, – Участковый стоит над утопленником и составляет протокол осмотра. Пишет: "Протокол об утопании"… Зачеркнул. Опять пишет: "Протокол о утопии". Зачеркнул. Подумал и окончательно пишет: "Протокол о входе тела в воду и не выходе из нее".

Ржёт. А Анечка смотрит на своего "утопленника" со слезами… Потом вспоминает что-то:

– Тётя Клава просила… Её начальник Николай Петрович просил Василия Иосифовича помочь в военную академию поступить. Вот Сталин подписал направление. Скоро "Кинштейн" учиться уйдёт на подготовительные курсы. Клавдия Петровна хочет ему песню спеть. Про возвращение в строй. Может вспомнишь…

И, хитрО так улыбается…

Она догадалась, что ли… Да ну нах…

Беру блокнот у Колобка, слюнявлю карандаш, пишу слова.

– Аккорды сам подберёшь…

Отходим в уголок, где я поначалу тихо, а потом и громко начинаю петь представляя, что мне подыгрывает симфонический оркестр…[28]

Тут спустившаяся со второго этажа немолодая медсестра, дождавшись окончания песни, покачала головой и прокричала в коридор:

– Больные и выздоравливающие – по палатам. Вечерний обход.

Перед тем как выйти на мороз, Аня залезла в карман и достав мандаринку протянула мне. И прижалась, как кутёнок ищущий ласки. Колобок увидев в моей руке тайный символ Нирваны фыркнул:

– Ну вы блин даёте…

– Дурак, – сказала ему Анечка сделав страшные глаза. Обернулась и уже ласково мне:

– Поправляйся, Юрочка. До завтра.

Глава 13

Предел тупости – рисовать яблоко как оно есть. Нарисуй хотя бы червяка, истерзанного любовью, и пляшущую лангусту с кастаньетами, а над яблоком пускай запорхают слоны, и ты сам увидишь, что яблоко здесь лишнее.

Сальвадор Дали, художник.

Не такое это простое дело – ходить в гости! Когда мы идём, главное делать вид, что мы ничего не хотим.

Винни-Пух, медведь.

7 февраля 1950 года.

Утром звонил Изотов спрашивал как я. Сказал ещё, что Пучков вчера заболел. Температура тридцать восемь. Из дубля ВВС ещё одного вратаря вызвали.

Хреново. Так и до меня очередь дойдёт. Это будет просто позор.

Хожу на процедуры, на осмотры. Вроде, кругом здоров. Особенно для семидесятилетнего. Хе-хе. Очередь нашей палаты на "свежие" прошлонедельные газеты будет завтра. Рыбаковский "Кортик", что вчера принесла Анечка пошёл по рукам. Сейчас Денисыч читает. Задолбал своими вопросами. Не удивительно. У мужика четыре класса образования. Читает по складам. Остальные от делать нечего травят байки. Вот очередная:

– В сорок четвёртом над Западной Украиной лётчика из нашего полка Миху Девятаева сбили. Тот в плен попал. Как потом оказалось на немецком аэродроме работал. И вот он в начале сорок пятого со своими пленными товарищами у немцев бомбер угнал и на нашей стороне сел.

– И чё? Орден дали?

– Не, в спецлагерь отправили. А за Миху и наш героический комдив Покрышкин и комполка Бобров просили. Да, что там… Комполка Бобров – мой земляк из Луганска. На двух войнах больше пятидесяти самолётов сбил. А Героя не дали. Покрышкин до сих пор в полковниках ходит. Вроде как с молодым Сталиным поцапался.

– Но-но. Разговорчики, – вставил своё замполит капитан Краев, – Не распространять слухи, а то на карандаш возьмут.

Тут другой летун включился.

– А у нас над Западной Украиной тоже Миха только Лиховид геройство совершил. Не сдался в плен бандеровцам у сломанного самолёта, отстреливался до последнего. А те его сожгли заживо. Лиховиду посмертно Героя дали…

Под такие вот разговоры проскучал я до вечера. А вечером приехал Изотов. Вышли в коридор. Тот сразу мне врубает новость:

– Всё хорош лечиться. Завтра на тренировку. Коротков кипятком ссыт.

– Что? "Даугаве" просрали?

– Просрали… Василий Иосифович так в раздевалке орал… Мне тоже досталось. Типа это я тебя в госпиталь послал, а на воротах стоять некому.