Пилот первого класса - [44]

Но с некоторых пор мне стало казаться, что «длительные раздумья на земле» иногда просто необходимы. Я не знаю, — приведут ли они к «быстрым действиям в воздухе», но то, что они помогут тебе на земле, в этом я теперь свято убежден...

Думал ли человек, сочинивший этот плакатик, что Дмитрий Иванович Соломенцев прицепит такой длинный философский хвост к его коротенькому чиновничьему изречению?

Уже несколько дней я живу у Сергея Николаевича. Надежда Васильевна переехала на неделю к Катерине Михайловне, помогает ей по хозяйству, возится с Лялькой. А мой Серега попросил меня это время пожить у него. Живем мы с ним душа в душу, четко распределив обязанности: я бегаю по лавочкам и на рынок, а мой старик готовит жратву.

В отпуск ушел Алик Коробов — второй пилот Азанчеева. Воспользовавшись тем, что наш аэроплан стоял на «регламенте», Виктор Кириллович взял меня к себе «вторым».

Я боялся, что Азанчеев не будет доверять мне штурвал, но, как только мы первый раз оказались вместе в кабине, он лениво посмотрел на меня и сказал:

— Запускайте, прогревайте, выруливайте, просите взлет и чешите...

Я запустил, прогрел, вырулил, запросил взлет и почесал. А на следующий день он меня спросил:

— С левого сиденья не хотите попробовать?

И весь день я летал, сидя в командирском кресле. Вечером я сказал Сергею Николаевичу:

— Я сегодня весь день слева сидел.

На что старик мне заявил:

— Тебе было сказано купить сметану?

— Было.

— А где она?

— Я забыл...

— Вот и лопай пустые щи!

— Я сегодня весь день летал на левом кресле!..

— Это я уже знаю. Мне Витя звонил. Как же ты без сметаны щи есть будешь?

— Да плевать мне на эту сметану! Можете вы это понять или нет?

— Подожди, — сказал старик. — Не хватай хлеб. Я сейчас схожу за сметаной...

За сметаной мы пошли оба и вместо сметаны купили большую и красивую бутылку шотландского виски «Лонг Джон». Сметаны просто не было...

Интересно, смог бы я помочь Василию Григорьевичу, если бы он все-таки взял меня тогда в тот рейс?

ОКУЛИСТ

В «Ил-14» нас было девять человек. Мы летели в отдельную Добрынинскую эскадрилью для того, чтобы провести очередное медицинское освидетельствование. Нас девять человек, и все вместе мы называемся «медкомиссия». Нас боятся. Мы грозная, неподкупная, жестокая и в какой-то мере циничная сила. За глаза нас называют «выбраковщиками».

Месяц назад у них в Добрынине произошло ЧП — погиб командир эскадрильи Селезнев. Я его хорошо знал. Говорят, была какая-то дурацкая, нелепая история, из-за которой погиб прекрасный летчик и очень хороший, интеллигентный человек. Жаль его. Очень жаль. Ему, кажется, не было и сорока. Я помню, что он был замечательного здоровья человек... Мог бы еще лет десять спокойно летать...

Нас девять человек на весь самолет. За исключением экипажа. Четверо играют в преферанс. Двое спят. Один читает. А мы со стариком невропатологом сидим в хвосте и пьем боржоми. Я тоже старик.

Мы сидим и пьем боржоми из серых пластмассовых чашечек, на которых выдавлено слово, объединяющее нас всех, — «Аэрофлот». До посадки еще далеко, и мы не торопимся.

О чем могут говорить старики? О стариках. О людях, равных нам по прожитому сроку. По большому прожитому сроку и по маленькому оставшемуся.

А еще старики говорят о прошлом. О будущем старики говорить пугаются. И поэтому очень жалеют друг друга.

— Я знаю, что он учит таблицу проверки зрения наизусть, и ничего не могу поделать!.. — сказал я невропатологу.

— С ним?

— С самим собой... А сколько их по всем управлениям ГВФ! Боже ты мой... Как неумело, по мальчишески, эти пятидесятилетние мужики стараются сохранить за собой право летать!.. Хотя бы еще год. Полгода... Каждый раз, когда я вылетаю в составе комиссии в такие вот маленькие подразделения, где доживают свой воздушный век старые летчики, я чувствую себя палачом, отправляющимся на гастроли.

Из кабины пилотов вышел молодой круглолицый здоровяк — командир корабля.

— Как себя медицина чувствует? — весело спросил он. — Никому помощь не требуется?

Преферансисты оторвались от карт, спящие открыли глаза, читавший отложил книгу. Все заулыбались, задвигались.

— Когда в Добрынино придем? — спросил кто-то.

Командир посмотрел на часы и ответил:

— Минут через двадцать начнем заходить.

Он прошел мимо нас в уборную, и мне почему-то, старому болвану, этот командир корабля вдруг стал неприятен. Я посмотрел ему в спину и раздраженно сказал соседу:

— Я вам клянусь, я скоро начну ненавидеть молодых и здоровых людей. Парадокс, да и только!

Невропатолог с интересом посмотрел на меня.

— Это аномалия? — с беспокойством спросил я. — Нет, серьезно. Я вас как невропатолога спрашиваю...

— Идите к черту. Обычная возрастная солидарность. Наливайте.

Я разлил остатки боржоми по серым чашечкам, и в это время оба двигателя слегка уменьшили обороты. Мы начали снижение.

НАДЕЖДА ВАСИЛЬЕВНА

Сидели на вышке и ждали медицинскую комиссию. Еще вчера я приняла радиограмму, в которой говорилось, что сегодня они должны прилететь к нам...

В нашей единственной гостинице были забронированы комнаты для врачей и экипажа, а наш медпункт временно переоборудован так, чтобы в нем было удобно работать сразу нескольким людям.