Пилот Хаоса - [20]

– День был тяжелым, братья, и я намерен закончить его в одиночку.

Он покинул комнату связи, направляясь к себе домой, в западное крыло.

В последние несколько лет, пока он был в отъезде, его комнаты пустовали. Открыв дверь, Палатон почувствовал, как изнутри пахнуло нежилью, несмотря на травы, оставленные им на случай появления моли и затхлости. Пинком Палатон перекинул через порог свою набитую сумку. Ему не понравилось выражение, замеченное в глазах Недара, поэтому сейчас первым делом Палатон подошел к маленькому овальному зеркалу, висящему над столом. Он наклонился и всмотрелся в собственное отражение.

Как и ожидалось, у него был утомленный вид – во всем виноваты вынужденные полеты и ужас оттого, что роковой день может наступить раньше, чем думалось. Неужели у Недара есть тайны, которых он опасается? Палатон зажмурил на секунду глаза, открыл их, глубоко вздохнул и произнес несколько слов, отдавая двери приказ закрыться.

На его имя пришло личное сообщение – чтобы прослушать его, Палатон присел, поглаживая пальцами затылок.

Сообщение было датировано несколькими днями назад, произнесено голосами Моамеба. Палатон прислушался, пробежал глазами печатное подтверждение и застыл в напряженном молчании.

Его мать умерла. Единственная надежда узнать истину о своем предназначении умерла вместе с ней. Как он может исполнить предназначение, почти ничего не зная о нем? И почему Моамеб ничего не сказал об этой трагедии раньше?

Глава 6

Ему снилась Скорбь. Фигуры, навечно заключенные в прозрачные гробы, вены планеты – ее каналы и озера, заполненные трупами. Их молчаливая весть, которую он пытался понять и никак не мог.

Он проснулся. Простыни облепили его роговой гребень и лицо, губы были влажными от пота. Мгновение он лежал в оцепенении. Он думал о Кедре, о том, что гораздо приятнее было бы теперь лежать в постели вместе с ней, но он не смог предложить ей, а она ни о чем не попросила.

Сон вновь увлек его. Ему снилось, как он, подобно призрачной тени, входит в Дом своей матери и проходит по нему, разыскивая ее.

Вероятно, он превратился в нее, уже мертвую, ибо шел так, что ничто в его походке не напоминало о жизни. Ауры не окружали вещи, мимо которых он проходил, цвета поблекли. Деревца в кадках во дворе, которые он всегда считал синтетическими, теперь оказались живыми – он увидел, как один из бутонов лопнул и распустился прямо на его глазах, пока он медленно шел мимо.

Его ноги бесшумно ступали по каменным и деревянным полам. Прикосновение к ним казалось ледяным. Сердце тяжело колотилось в груди, нарастал страх, что он будет пойман здесь и заперт навсегда, но Палатон напомнил себе, что это всего лишь сон, и стал надеяться на лучшее. Чоя знали о других народах, существах, которых называли «живыми мертвыми», ибо большинству их чувства не позволяли распознавать жизнь и смерть. Они не чувствовали Вездесущего Бога. Вероятно, теперь он стал одним из этих существ, чужаком в Доме родной матери.

Дверь распахнулась перед ним прежде, чем он успел толкнуть ее ладонью – как будто дерево, некогда живое и до сих пор чувствующее, не могло вынести его прикосновение. Перегнувшись вниз, с галереи, обычной в домах чоя, он услышал голоса. Треза сидела, свернувшись на большом пуфе с вышивкой на коленях, и разговаривала с незнакомым чоя. Ни один из них не слышал, как вошел Палатон.

Искусство Трезы в вышивании было общеизвестным, и Палатон узнал в полузаконченном рукоделии на ее коленях гобелен, теперь висящий во дворце императора Паншинеа. Она уколола палец, и теперь сидела, решая, оставить ли пятнышки крови на ткани и нитях, как печать страданий мастерицы, или же слизнуть рубиновую каплю и сохранить свою работу безупречной.

Она решила слизнуть каплю, осмотрела палец и произнесла:

– Я не хочу, чтобы он прошел испытания.

Палатон каким-то образом понял, что мать говорит о нем. Сидящий напротив нее чоя казался массивным из-за своих широких плеч, его тело выглядело мускулистым даже под свободной рубашкой – его мышцы перекатывались и вздувались под тканью от движений.

– Здесь возможен только один результат из Двух.

Ее лицо стало упрямым.

– Но тем не менее вы захотите это узнать. Если я не скажу вам, кто его отец, вы попытаетесь выяснить все, что только сможете.

– Испытания всего лишь выявят его способности, – с таким же упрямством настаивал чоя, и удивленный Палатон понял, что это его дед, чоя, которого он всегда считал более старым. Но этот чоя был в расцвете своих лет, его голоса грохотали низко и густо: – Если он будет принят в школу тезаров, у него появится надежда, даже если ты сохранишь молчание.

Мать задумчиво сделала три стежка. Когда она вновь подняла голову, от ее печали не осталось и следа.

– У меня нет выбора, – произнесла она. – Молчание – это мое единственное спасение. И если вы считаете, что его единственным спасением будет его бахдар, так тому и быть. Он так молод…

– Мы отошлем его, когда он подрастет, но даже сама уверенность в том, что для него готово место среди курсантов, поможет ему.

– Я хотела, чтобы он стал священником. Я хотела, чтобы он принес пользу миру, – задумчиво проговорила она, как будто не слыша уверений своего отца. Она снова опустила ткань.