Фред вспомнил о нем, когда его выпустили из тюрьмы и за ним затворились тяжелые ворота. Было холодное зимнее утро, мостовые блестели от мерзлой влажности, длинная узкая улица, на которую выходила тюрьма, была пустынна. Фред мог отправиться к себе и опять найти Дуду, Жинетту и Ренэ. Но он даже не подумал об этом. Он пошел по тому адресу, который ему дал молодой человек с розовым лицом. С улицы был вход на широкий двор; во дворе слева была прачечная, справа двухэтажный дом с большими окнами, через которые были видны столы, пишущие машинки и многочисленные девушки, которые на них что-то печатали. Несколько дальше он, наконец, увидел дверь с надписью: «консьерж». Он постучал туда и спросил полную сорокалетнюю женщину с красными руками, где он может найти Мг. Рожэ.
— Направо, в глубине двора, второй этаж, первая дверь налево, — сказала она.
Он дошел до этой двери и постучал. — Войдите, — сказал низкий cnknq. Он вошел и увидел человека небольшого роста, лет тридцати пяти, с растрепанной головой и живыми синими глазами. Он не сказал, как Фред этого ожидал, «кто вы такой?», или «что вам нужно?», или «в чем дело?». Он посмотрел на Фреда и произнес с вопросительной интонацией:
— Ну?
И первый раз в жизни Фред осекся. В человеке, который сидел перед ним, было что-то странное, чего он не мог определить и что делало его непохожим на других. Может быть, это была интонация его голоса, может быть, выражение его глаз. Во всяком случае, Фред твердо знал, что он никогда до тех пор не видал никого, с кем мог бы его сравнить.
— Ну? — повторил он, взглянув на Фреда с выражением веселого удивления.
— Меня зовут Франсис, — сказал Фред, — но все называют меня Фред. Я только что вышел из тюрьмы. Я пришел к вам потому, что мне говорил о вас Андрэ Дюбар.
— А, — сказал Рожэ. — Андрэ? Да, да. Ну, хорошо. За что ты попал в тюрьму? недоразумение?
— Нет, — ответил Фред, — за дело. Я принадлежу к уголовному миру.
Синие глаза Рожэ пристально смотрели в его лицо.
— Откуда ты это знаешь?
— Это ясно.
Рожэ отрицательно покачал головой.
— Это редко бывает ясно, — сказал он. — Тебе может так казаться, ты можешь в этом быть уверен, но это еще не значит, что это именно так. А потом, я лично думаю, что принадлежность к уголовному миру не есть нечто абсолютно неизменное и постоянное. Сегодня это так, завтра может стать иначе — и наоборот. Ты со мной не согласен?
— Не знаю, — медленно сказал Фред.
— Хорошо, мы еще об этом поговорим. Почему ты пришел ко мне?
— Не знаю, — опять сказал Фред, — Андрэ мне говорил о вас. Он мне говорил, что вам все можно сказать, что вы все знаете и все можете объяснить.
Рожэ улыбнулся, обнажив белые плотные зубы.
— Что же тебе хотелось бы знать? Андрэ ошибся: я знаю очень немного. Но я всегда стараюсь понять, хотя это мне не каждый раз удается. Сказать ты можешь все.
— Это я вижу, — ответил Фред. — Я не вчера родился.
У Рожэ была очень широкая и откровенная улыбка.
— Ты и в этом уверен? Ну, рассказывай. До сих пор Фреду не приходилось никому ничего рассказывать — кроме того дня, когда у него было свидание с Валентиной, в кафе на Елисейских полях. То, что ему нужно было говорить, сводилось всегда к нескольким коротким фразам: «Дэдэ сволочь», «Ренэ стерва», «Жерар опасный тип», «Лазарис вор», «Дуду дурак», «Я иду завтракать», «Скажи ему, что, если он придет, я ему набью морду». Кроме того, он, к своему удивлению, терялся перед Рожэ, хотя в то же время чувствовал к нему полное доверие. Видя, что он испытывает затруднение, Рожэ сказал:
— Ну хорошо, я постараюсь тебе помочь. Ты говоришь, что тебя зовут Франсис, но все называют тебя Фредом. Почему?
— Это меня так назвала одна женщина, когда я пришел в Париж после исправительного дома. Она потом умерла.
— От чего?
— Ее задушили.
Лицо Рожэ стало мрачным.
— Кто?
— Клиент.
— Да, я понимаю.
В комнате, где сидел Рожэ, было тепло и светло. За окном было влажное и холодное утро. Через высокое стекло окна был виден двор и растущее посередине двора дерево с обнаженными ветвями.
— Что было дальше?
Фред начал рассказывать. Он искал слова и часто останавливался. Рожэ не прерывал его. Фреду казалось, что он сам впервые видит, как проходила его жизнь и как постепенно опять встают эти ненавистные воспоминания: далекая и мрачная нищета его детства и вялая вонь мусорных ящиков, в которых он рылся, отыскивая себе пропитание, тупое и свирепое лицо калеки, высокий и всегда пьяный голос его матери, потом все остальное, вплоть до прихода в Париж и встречи на набережной, первая в его жизни комната гостиницы, влажно-теплая двуспальная кровать, веера фотографий на стене. Он рассказал об этом, опустив голову. Потом он поднял ее и посмотрел на Рожэ: у Рожэ было сосредоточенное и печальное лицо.
— Вам не надоело слушать? — спросил Фред.
— Нет, нет, — ответил Рожэ. — Но это действительно грустно. Не повезло тебе. Продолжай.
Когда Фред дошел до того места, где речь должна была идти о визите к Лазарису, он остановился, подумал и потом сказал:
— Это мне особенно трудно рассказывать, я не знаю, как это сделать.
— Делай как умеешь, говори, как до сих пор. Главное — это искренность, все остальное менее важно.
