Пилигрим - [5]
— Уносит?
— Да. Он как бы уплывает куда-то. Или улетает.
— Такие периоды предшествовали в прошлом другим суицидным попыткам?
— Что за бред, доктор! — возмутилась Сибил. — О каких попытках вы говорите?
— Разве вам не известно, что он пытался уйти из жизни раньше?
— Впервые слышу.
— Вы действительно ничего не знаете?
— Нет, — сказала она после короткой заминки. — Ничего.
Доктор Фуртвенглер незаметно написал· рядом с ее именем: «Sie lugt». Оuа лжет. И добавил: «Warum?»
Почему?
Палата Пилигрима находилась на третьем этаже. Он поднялся туда вместе с Кесслером на застекленном лифте с вычурной медной решеткой. Через стекло виднелась винтовая мраморная лестница, обвивавшая шахту лифта наподобие штопора. Перила лестницы были из темного дерева, только какого именно, Пилигрим не понял.
В кабине их встретил оператор неопределенного возраста. Одетый в зеленую униформу, без фуражки, он сидел на откидном деревянном стуле, управляя лифтом с помощью рукоятки, торчащей из колеса. Туфли у него были отполированы до такой степени, что отражали свет, руки затянуты в белые хлопчатобумажные перчатки. Лицо лифтера всю дорогу оставалось совершенно бесстрастным. Он не заговорил с Кесслером, итот тоже не промолвил ни слова.
Когда они поднялись на третий этаж, Пилигрим попятился назад.
Медная дверь открылась. Кесслер вышел на мраморную площадку и, протянув руку, сказал:
— Идите сюда. Все хорошо.
Оператор так и не встал с сиденья, лишь нагнулся немного вперед, придерживая дверь. Вторая рука лежала у него на коленях.
— Мистер Пилигрим! — позвал Кесслер.
Пилигрим посмотрел на протянутую руку санитара и, похоже, воспринял ее не как приглашение, а как предупреждение или же барьер.
— Вам нечего бояться, — сказал Кесслер. — Вы у себя дома.
Пилигрим ступил на мраморную площадку, и дверь лифта закрылась. Обернувшись, он мельком увидел, как по-прежнему, непроницаемое лицо оператора исчезает прямо под ногами, за краем площадки.
Кесслер повел его по темно-бордовому ковру с золотистой кромкой, устилавшему коридор с вереницей запертых дверей. Но фрамуги на дверях были открыты, и из них струился рассеянный свет.
Далеко-далеко впереди — а может, так только казалось — стояла старуха в наброшенном на плечи одеяле. Темная фигура в ореоле мягкого белого сияния.
— Вам повезло, мистер Пилигрим, — сказал Кесслер. — Вас поместили в номер 306. Оттуда открывается великолепный вид.
Он пошел было вперед, затем вернулся, взял Пилигрима под руку и повел его по заглушающему шаги ковру.
Женщина не шевельнулась. Смотрела она на них или нет, было неясно. Пилигрим не смог разглядеть ее глаза.
Они остановились у белой двери с закрытой фрамугой.
Кесслер провел Пилигрима через прихожую ко второй двери, затем в гостиную. Палата походила на номер в отеле. Ничто в ней не напоминало о клинике. Между окнами была уютная ниша с резным столиком. В гостиной стояли также другие столы и плетеные стулья с подушками. Ковры — имитация турецких — были недорогие, но яркие, с узорами голубого, красного и желтого цветов. Бахрома — бесплатно прилагаемая имитация грез — сонно разметалась по полу.
Кесслер легонько подтолкнул пациента к спальне.
Посреди комнаты стоял пароходный кофр Пилигрима. На кровати лежали два закрытых чемодана. Весь багаж доставили со станции, пока Пилигрим с леди Куотермэн пили кофе.
Два окна были закрыты ставнями изнутри.
— Это от ветра, — пояснил Кесслер. — Сейчас бушует вьюга, но здесь вы будете в тепле и безопасности. — Он ходил по комнате, включая лампы. — А тут, как видите, ванная комната. Все как дома!
Пилигрим не реагировал. Он стоял, схватившись за край кофра левой рукой, будто стараясь сохранить равновесие, и оглядывался по сторонам.
— Присядьте, мистер Пилигрим! — сказал Кесслер. — Давайте-ка я подвину вам кресло. — Он подтащил кресло к пациенту. — Вот так, вот так.
Кесслер усадил Пилигрима, но тот, даже сидя, не отпускал край кофра.
— Зачем вы его держите, мистер Пилигрим? Пожалуйста, отпустите!
Пилигрим вцепился крепче.
Кесслер осторожно разогнул палец за пальцем и положил левую руку на колени Пилигриму, рядом с правой.
— Вы пришли за мной? — донесся от двери женский голос.
Женщина, завернутая в одеяло, подошла прямо к Пилигриму, не спуская с него глаз.
— Вы наверняка пришли за мной. Иначе вы не сидели бы в моем номере.
Говорила она еле слышно, и тон ее голоса не был обвиняющим. В нем вообще не было никаких интонаций.
На какой-то миг женщина и Пилигрим оказались прямо друг напротив друга, однако он смотрел сквозь нее. Она была вовсе не такой старой, какой показалась издали в коридоре. Тридцати, от силы тридцати пяти лет. Лицо гладкое, хотя и землистого цвета. Под глазами она, похоже, накрасилась cуpьмой — такие глубокие залегли под ними тени. Мокрые волосы были растрепаны, словно женщина только что вышла из ванны.
— Прошу вас, графиня! — сказал ей Кесслер. — Это не ваш номер.
— Нет, мой. — Она говорила по-английски прекрасно, хотя и с русским акцентом. — Я ждала его все эти годы! И вот… Видишь? Он точно знал, где меня искать!
— Нет, мадам. Нет. Я отведу вас домой. Пойдемте со мной.
— Но…
— Пойдемте!
Кесслер повел женщину к двери, потом через гостиную и прихожую в коридор. Она все время твердила, что это ее номер и что Пилигрим явился исключительно ради нее.
Тимоти Ирвин Фредерик Финдли, известный в литературных кругах как «ТИФФ», — выдающийся канадский писатель, кавалер французских и канадских орденов, лауреат одной из самых старых и почетных литературных наград — премии Генерал-губернатора Канады. Финдли — единственный из авторов — получил высшую премию Канадской литературной ассоциации по всем номинациям: беллетристике, non-fiction и драматургии. Мировую славу ему принесли романы «Pilgrim» (1999) и «Spadework» (2001) — в русском переводе «Если копнуть поглубже» (издательство «Иностранка», 2004).Роман «Ложь» полон загадок На пляже, на глазах у всех отдыхающих умер (или убит?) старый миллионер.
Тимоти Ирвин Фредерик Финдли, известный в литературных кругах как ТИФФ (1930–2001) — один из наиболее выдающихся писателей Канады, кавалер высших орденов Канады и Франции. Его роман «Войны» (The Wars, 1977) был удостоен премии генерал-губернатора, пьеса «Мертворожденный любовник» (The Stillborn Lover, 1993) — премий Артура Эллиса и «Чэлмерс». Т. Финдли — единственный канадский автор, получивший высшую премию Канадской литературной ассоциации по всем трем номинациям: беллетристике (Not Wanted on Voyage, 1984), non-fiction (Inside Memory: Pages from a Writerʼs Workbook, 1990) и драматургам (The Stillborn Lover, 1993)
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.