Пилат - [43]

Следует обратить внимание на историю мессианской веры в той ее части, которая составляет преимущественно частный иудейский или общечеловеческий элемент, далее — на характер самого образа, в котором заменяются до сих пор существовавшие человечески-земные качества на сверхсознательно-космические; и, наконец, на «царство», еме хамашиах, «дни мессии», к которым она, вера, должна привести. Идеалом Исайи является царь, который будет управлять своим народом в духе мудрости и разума, совета крепости, ведения и благочестия; под господством такого царя никакая война не будет больше терзать народы, поэтому будет разрушено военное снаряжение, которое следует перековать на несущие культуру орудия. Кровожадные звери, львы, волки и медведи изменят свою природу, и на эту землю снова придет тот уровень райской невинности и благожелательности, при котором никто не будет плохо поступать; тогда перед мудрой справедливостью мессианского царя преклонятся все страны. Та же мысль высказана у Иссаи 2,1–4, где служба мессии, приводящая все нации к истинной гармонии, перенесена на самого Бога. Напротив, излюбленное истолкование мессии христианской церковью по Матфею 1, 23 — «Эммануэль» (Спаситель) — вводит в заблуждение. В нем все меньшее место занимают пророчества «отпрыска Давида» Иеремии и Иезекииля, чтобы в пророчествах Хаггия и Захария времен после изгнания сжаться до значительно ограниченной веры, так что Зоровавель, этот отпрыск рода Давидова будет снова возводить храм.

Однако полный мессианский энтузиазм выявляется из мудрых высказываний превратного толкователя Исаии прежде всего в прозрачнейшем возврате к охватившей человечество задаче спасения. Здесь не разрешена проблема, является ли раб Божий (Евед Яве) индивидуальной личностью, или это идеальный Израиль; в каждом случае он является носителем и центральным моментом царства Божия, которое должно осуществиться; царства Божия, которое, охватывая все человечество в общем признании и вымаливании единственного Бога, наполнит земную жизнь высшим смыслом.

На исходе библейской письменности в значительной части апокрифической и псевдоэпиграфической литературы, — и почти полностью в Мишне — мессию, как ясно и остро обрисованный персональный центральный образ, обходят молчанием. Насколько сильна даже здесь действенность этого образа, показывает роль, которую он играет в известных литературных источниках. Важность исцеляющей миссии этого образа, как само собой разумеется, везде определяется самим характером этих книг — национальным или универсальным. Именно здесь особенно сильно колеблется само понимание природы миссии — от чисто земной до трансцедентальной. Как «Сын человеческий» он в красочных речах Ксенокса является небесной сущностью до сотворения мира, сущностью, которая появилась уже до солнца и животного мира, и поэтому «в конце дней» эта сущность не рождается, а обнаруживает себя видимым явлением. Соответственно поэтому часто описывается ее (сущности) воздействие на полностью преображенный видимый земной мир. Что «Сын человеческий» избавляет прежде всего Израиль от всех угнетателей, это ясно; и так как вводится в действие страдающий Израиль с общиной справедливых, то мессия является обещанным царем мира и справедливости. Так как даже в этой национальной ограниченности мессия является более носителем политического блеска, чем посланным Богом царем законопослушного и религиозно преобразованного народа, провозвестником совершенно новой человеческой общности. Поэтому остается только один шаг, чтобы его деятельность соединить со Страшным судом; это совершенно естественно распространяется на ангелов и духов. Окончательное состояние мира, о котором говорит пришествие мессии, включает также позитивно справедливый новый порядок всех земных отношений; таким образом мессианский носитель исцеления становится светом народов и надеждой удрученных сердцем. То, что он при всем при том остается подчиненным Бога, хотя он безгрешен и отражает световой блеск божественного великолепия, является в иудейской теологии само собой разумеющимся.

Существенно новых черт к этому образу мессии описание в Талмуде не добавило. Однако его изображение украсило яркое представление народа о том, как он въехал в Иерусалим на осле. Важнее то, что мессии бен-Иосифу предшествует мессия бен-Давид. Он собирает рассеянных детей Израиля и воздвигает в освобожденном от врагов Иерусалиме старую храмовую службу. К последней решающей битве подходят к городу небожеские силы Армилус или Гог и Магог, которыми Израиль был повержен; мессию бен-Иосифа убивают, а его тело лежит непогребенным на улицах Иерусалима. В другом сообщении говорится, что бен-Иосиф поднялся на небо и останется там у святых патриархов до тех пор, пока не появится мессия бен-Давид и не принесет окончательную победу.

Б

Мессианские движения — религиозно окрашенные и направленные на формирование будущего — подавляемые и осуждаемые попытки угнетенного иудейского народа вернуть себе независимость, либо, возможно, снова завоевать Палестину и опять восстановить Храм. Эти движения были тесно сплетены с верой в ожидаемый «конец света» (Acharit hajamim), приход избавителя, мессии, деятельность которого должна происходить по плану, описанному в предсказаниях пророков и видениях Даниила и, возможно, в других эсхатологических источниках. Имевшееся во все времена стремление к национальному освобождению сконцентрировалось в мессианское движение, когда нашлись люди, так называемые псевдомессии, которые сумели внушить окружающим веру в свое мессианское призвание. Эти фальшивые мессии были либо мечтателями, либо фанатиками, требовавшими от народа усиления религиозной практики (именно: раскаянья и постов), и тем самым хотели получить у Бога спасение, либо это были верующие люди действия, которые с оружием в руках намеревались освободить Израиль; иногда это были легкомысленные авантюристы. Народ считал их вершителями чудес, которые полагалось совершать мессии.