Пифия - [30]

…Оракул с силой тащит меня за шиворот куртки — я еле успеваю перебирать ногами, чтобы попросту не клюнуть носом асфальт…

…Арка заканчивается глухими металлическими воротами. Как может арка заканчиваться воротами? Тут нет даже мусорных бачков, чтобы спрятаться.

Потому что дверь джипа распахивается.

…Главный Оракул стоит, привалившись боком к исписанной черно-красными граффити стене, и шарит рукой по одежде. Я думаю, он опять ищет телефон, чтоб позвать на помощь неведомого Мика, но Брель вытаскивает пистолет. Когда я пытаюсь выглянуть, оракул с силой пинает меня, и я врезаюсь спиной в ворота. Такой грохот!

Я даже не сразу понимаю, что грохот вовсе не от моего падения, а от выстрела.

…Скорчившись, прижимая руки к ушам, я смотрю, как Оракул делает неровный шаг к выходу из арки, перекрытому нагромождением двух машин, снова подымает руку с пистолетом — и опускает…

Я убираю ладони и сквозь гул в ушах слышу:

— Сергей, где вы там? Брель!

…Он зачем-то смотрит на часы — проверяет, за сколько минут прибыла помощь, что ли? — металлический браслет цел, а осколки циферблата ссыпаются на асфальт.

— Противоударные… — говорит Сергей.

Я стою на коленях и кричу на Главного Государственного Оракула:

— И что?! Это все стоит вашего Большого Пророчества?

Он, морщась, трет висок. Бормочет:

— Надо было, действительно, в танке…

Пропасть, пропасть, пропасть… Переставить ударение и получится глагол — с тем же смыслом. Как тут можно выбрать хоть что-то?

Я скользила вслед за своим оракулом. Долго, долго, слишком долго, остальные, наверное, уже давно вышли из транса… Оракул, наконец, остановился, наклонился, а потом присел на корточки. Не нить, а росток, жалкий, тонкий, вялый росток, лишь намекающий на возможность благоприятного — для нас — исхода. Я выпрямилась и посмотрела вдоль линий координат. Бесполезно. Чернота и труха. Нити рассыпались не то что от прикосновения — от самого моего взгляда. Даже оракул понимал это, потому что упорно не вставал с колен возле единственного гибнущего ростка надежды; глядел на меня с ожиданием.

Нет, сказала я ему и повернула назад. Нет, невозможно, немыслимо. Без-на-деж-но.

Черные нити моего предсказания, моих бессмысленных ответов сплетались передо мной в прочную сеть, не пускающую меня в действительность. Сеть поддавалась рывкам, рассыпалась — и вновь и вновь сплеталась во все более прочную, все более мрачную стену, из-за которой нам предстоит выглядывать наружу, в красно-черный ужас будущего… Как он не понимает? Как он…

Я разорвала кровоточащими пальцами еще одну сеть — но следующая — более высокая, более прочная, преградила мне дорогу. И все это делает оракул, мой оракул!

Тогда, не помня себя, я повернулась — я сдвинулась за это время лишь на десяток сантиметров — и полоснула его по лицу ногтями…

Главный Оракул прижимает руку к щеке. Я уверена, что из-под руки сочится кровь, да и он, кажется, этого ожидает — отнимая ладонь, Брель смотрит на нее. Но на лице только утренние ссадины.

— Дерущая когтями… — шепотом говорит он. — Твое имя. Да, так…

Я оглядываюсь. Я опять болталась в трансе дольше всех. Журналисты тоже тут как тут — ну да, я последняя, и сейчас Главный Оракул должен объявить итоги Большого пророчества.

Я не могу взять в толк, что за знаки делает мне Матвей, но когда он еще и беззвучно артикулирует, понимаю и вздрагиваю — шесть на шесть. Шесть — за, шесть — против.

Мое предсказание оказалось решающим.

— Итак? — звучным голосом осведомляется Президент.

Брель все смотрит на меня исподлобья — без его привычных тонированных очков я впервые разглядела, что вокруг зрачков у него золотисто-карие крапинки. Отворачивается. Спина оракула прямая, плечи развернуты. Голова склонена, словно Брель ищет пророчество на полу у своих ног.

— Ну? — уже нетерпеливое.

Я очень четко вижу обращенные к Сергею лица, все до единого: внимательные глаза, полуоткрытые рты, протянутые микрофоны и диктофоны. И еще слышу тишину — не бывает такой, когда в одной комнате одновременно находится несколько десятков человек.

Главный Оракул поднимает голову. Голос его, как всегда, негромок, но и этот голос ударяет по нервам:

— Пропасть ждет, улыбается пламенной пастью. Пламя лижет канат, на котором танцуешь. Канат выгорает. Шаг — туда — без надежды. Возврата.

Пауза. Обычно звучный голос Президента сейчас тих и неприятен — ножом по стеклу:

— И что это значит, господин Главный Оракул? Это значит…

— Не-е-ет! — ликующе вопит кто-то из журналистов, и все словно просыпаются — шум, вспышки, толкотня. Не обращая внимания на этот бардак, Президент шагает вперед, к своему Оракулу. Кажется, он готов его ударить — часть журналистов кидается чуть ли не на колени, чтобы заснять историческую бойню. Но Президент говорит только:

— Вот так, мальчик. Ты только что просрал свою карьеру.

Ей-богу, он говорит именно это, и несколько десятков газетчиков и телевизионщиков записывает и снимает его слова.

Как и ответ Сергея:

— Вы тоже, господин Президент.

Президент поворачивается и скрывается в толпе, распихивая ее с помощью локтей и охраны. Стая журналистов налетает на Бреля, тот отшатывается — то ли с непривычки, то ли от того что у него кружится голова. Прислоняется к постаменту, скрещивает на груди руки. И молчит. Вопросы отскакивают от него, как пули от бронированного автомобиля. Если и остаются следы-ссадины, их пока не видно.