Пианистка - [98]

Эрика Кохут уже ушла, оставив мать одну в попытке понять, что Эрика задумала. Матери давно и хорошо известно, что время — это крайне злобное и плотоядное растение, однако разве еще не слишком рано, чтобы вновь подставлять себя под его удар?

Обычно ребенок начинает свой день позже, поэтому и день начинает клониться к закату намного позже.

Эрика нащупывает в своей сумочке теплую рукоятку ножа и идет по улице к своей цели. Она выглядит необычно, словно созданная для того, чтобы избегать людей. Люди не отваживаются взглянуть на нее. Они отпускают замечания, оборачиваясь ей вслед. Они не стыдятся своего мнения об этой женщине, они произносят его вслух. Эрика в своем невзрачном полукоротком платьице распрямляется в полный рост, вступая в ожесточенную схватку с молодостью. Молодость, отчетливо видимая отовсюду, открыто высмеивает учительницу. Молодость смеется над внешностью Эрики. Эрика смеется над бедным внутренним содержанием молодости. Мужской взгляд, брошенный на Эрику, свидетельствует, что ей не стоит носить такое короткое платье. Ведь у нее не такие уж красивые ноги! Женщина идет, громко смеясь, платье не подходит к ее ногам, а ноги не подходят к ее платью, как выразился бы модельер. Эрика возвышается над самою собой и над другими. Она не уверена, справится ли она с этим мужчиной. И в центре города молодость осыпает ее насмешками. Эрика громко язвит в ответ. Эрика может делать лучше все, на что только способна молодежь. Ведь она начала этим заниматься намного раньше.

Эрика идет по просторным площадям перед музеями. Вспархивают стаи голубей. Их вспугивает ее решимость! Туристы, раскрыв рты, смотрят сначала на императрицу Марию Терезию, потом на Эрику, потом снова на императрицу. Слышно хлопанье крыльев. На табличках обозначено время работы музеев. Трамваи на Ринге несутся на светофоры. Солнце пробивается сквозь пыль. За решеткой Бурггартена молодые мамаши начинают свою дневную прогулку. Первые «нельзя!» разносятся по дорожкам, усыпанным гравием. Мамаши разбрызгивают желчную слюну с высоты своего положения. В ответ слышен нарастающий рев, испытанное детское оружие. По всему парку люди встречаются друг с другом. Коллеги по работе, друзья, о чем-то спорящие. Автомобили энергично влетают на перекресток, потому что пешеходы исчезли из их поля зрения и попрятались в подземный переход, где сами будут отвечать за ущерб, который они наносят. Там, внизу, нет автомобилистов, этих козлов отпущения для пешеходов. Люди входят в магазины, подробно окинув их снаружи оценивающим взглядом. Кое-кто прогуливается без всякой цели. Двери учреждений на Ринге заглатывают посетителей, занятых вопросами экспорта и импорта. В кондитерской «Аида» мамаши рассуждают о своих дочерях и об их первых половых контактах, которые с самого начала представляются опасно преждевременными. Они хвастаются успехами своих сыновей в учебе и спорте.

Нож, который Эрика ощущает в своей сумочке, сбивает ее с толку. Отправится ли нож по своему назначению, или Эрике предстоит проделать путь в Каноссу [8], чтобы заслужить прощение со стороны мужчины? Эрика еще не знает, она примет решение, когда доберется до места. Пока нож еще играет первую скрипку. Пусть он исполнит свой танец! Женщина идет в сторону «Сецессиона» и легко поднимает голову, вглядываясь в купол из листьев. Под этим куполом сегодня известный в городе художник показывает такое, после чего искусство не сможет больше быть тем, чем оно было раньше. Отсюда уже видны здания, где царствует техника, полюс, противоположный искусству. Эрике осталось только пройти подземным переходом и пересечь Ресселевский парк. Налетают порывы ветра. Они доносят до нее оживленные голоса жадной до знаний молодежи. На Эрику бросают взгляды, она от них не уклоняется. «Наконец-то и на меня бросают взгляды!» — торжествует Эрика. Она долгие годы уклонялась от таких взглядов, оставаясь однодомным растением. Хорошо выстоявшееся вино особенно сильно бьет в голову. Эрика открывает себя навстречу взглядам, и она не безоружна, с ней ее верный нож. Слышен чей-то смех. Не все смеются так громко. Большинство не смеется. Они не смеются, потому что не замечают никого, кроме себя. Они не замечают Эрику.

Группки молодых людей выделяются из общего потока. Они образуют передовые отряды и арьергард. Увлеченные молодые люди решительно набираются опыта. Они постоянно об этом говорят. Одни хотят набраться опыта с самими собой, другие намерены это делать с другими, смотря по желанию. Перед фасадом Технического университета на колоннах установлены металлические бюсты знаменитых ученых-естественников, работавших в этом институте, изобретавших бомбы и строивших плотины.

Огромная Карлова церковь восседает как жаба посреди пустынной площади, на которой ей не угрожают автомобильные выхлопы. Вокруг самоуверенно и болтливо журчит вода. Все пространство укрыто каменными плитами, только парк представляет собой зеленый оазис. Если хочешь, можно поехать и на метро.

Эрика Кохут обнаруживает Вальтера Клеммера, который стоит в группе близких ему по духу студентов с разных курсов, громко смеющихся над чем-то. Они смеются не над Эрикой, ее они вообще не замечают. Всему миру громко заявляют, что Вальтер Клеммер сегодня не отсиделся в кустах. После сегодняшней ночи ему не пришлось отдыхать дольше, чем после других ночей. Рядом с ним Эрика видит трех парней и одну девушку, которая тоже обучается каким-то техническим наукам и представляет собой тем самым техническую новинку. Вальтер Клеммер с улыбкой обнимает девушку за плечи. Она громко смеется и на секунду склоняет свою светловолосую голову на плечо Клеммеру, у которого тоже светловолосая голова на плечах. Девушка едва может устоять на ногах от громкого смеха, выражая свою радость языком тела. Девушке приходится опереться на Клеммера. Другие собеседники с ней солидарны. И Вальтер Клеммер смеется во все горло, встряхивая прической. Солнце заливает его фигуру. Яркие лучи играют в волосах. Смех Клеммера звучит все громче. И остальные присоединяются к нему. «Над чем вы хохочете?» — спрашивает кто-то из подошедших позже и тоже заливается громким смехом. Это заразительно. Громко прыская, ему рассказывают о причине смеха, теперь и он знает, над чем сам хохочет.