Пейзаж с видом на кладбище - [23]

Бригадир вначале показался мне грубым, даже резким. Одет в выцветшую, некогда черную робу. На голове черная же беретка. Огромного роста, лицо широкое, красное, глаза чуть навыкате, с тяжелыми набрякшими веками. «Очевидно, любит выпить», – подумал я. Определение персона к нему явно не подходило. Но, оказалось, я ошибался.

– Виталий, – протянул мне руку Калошин. – Ты не обижайся, у нас тут такая история весной приключилась. Почти детективная …

Скульптор положил на гранитную плиту рукавицы и, приготовившись к рассказу, сел на них. Копылов раздраженно махнул рукой и пошел к выходу. В дверях остановился и сказал, очевидно, обращаясь ко мне:

– Завтра в восемь я жду вас с документами в моем кабинете.

– Еврей. Но в остальном – человек неплохой, – представил будущего начальника Калошин, когда тот скрылся за оградой.

– Мне тоже доводилось встречаться с неплохими людьми, и при этом, не все из них обязательно были евреями. Но самое удивительное заключается в том, что иногда мне попадались и плохие люди. Эта группа также не отличалась единством этноса, – я полез в карман за сигаретами. Видимо, Калошин живет с непоколебимым убеждением в том, что Россия пребывает в таком плачевном состоянии только по вине евреев. Но если спросить его, при чем тут евреи, он будет долго и эмоционально рассуждать о национальной идее, цитировать философа Розанова, но, скорее всего, ничего внятного так и не произнесет. – Англичанина как-то спросили, почему у них в стране нет антисемитизма. Он ответил – лишь потому, что мы не считаем себя хуже евреев.

– Это я так, к слову, – скульптор зачем-то надел и тут же снял пылезащитные очки, протер их о рубашку и, слегка прищурившись, покосился на меня: не соратник. – Копылов ввел дурацкое правило – в рабочее время не употреблять спиртные напитки, но кто его придерживается, да, Коля?

Подошедший плотник радостно закивал и сел рядом с бригадиром.

– Поэтому вечером – по просьбе родственников, конечно, – мы поминаем погребенных за день людей. Бывает, что за день Юрка с Червоном – это наши копачи – приносят пять-шесть бутылок водки. Твой предшественник, надо отметить, тоже не дурак был выпить, всё к шкафчику подходил, да наливал себе по «соточке». Порой, за написанием эпитафий и засыпал. Мы его прозвали Бронзовый Лоб. Краска-то на ленте не сразу высыхает, а художника после очередной дозы обычно в сон клонит. Вот он головкой и промокал свежий текст, – пояснил прозвище коллеги Калошин. – Бывало, проснется, а на лбу две-три бронзовые буквы сияют. Однако смывал быстро, ибо это была улика для Копылова. Когда инженер уходил, коллектив дружно садился за стол и скорбел по умершим, – ерничал ваятель. – Беспечальные ежевечерние, а порой и ночные тризны вскоре избавили весь коллектив от элементарной трудовой дисциплины, что, по меньшей мере, насторожило нашего инженера. – Калошин задумался, вспоминая. – Думаю, в тот мартовский вечер Бронзовый Лоб все-таки немножко перебрал, так как свалился в вырытую для завтрашнего захоронения могилу и благополучно там уснул. К сожалению, вода, которая была на дне ямы, ночью замерзла. В природный физический процесс оказался втянут и плащ художника – его полы намертво примерзли к земле-матушке.

Ближе к утру, – видимо, от холода, – Бронзовый Лоб проснулся и, конечно, не сразу смекнул, в чем дело: какие-то темные неведомые силы не позволяли ему принять вертикальное положение. Несчастный стал взывать о помощи, и так как голосом обладал достаточно громким, то, возможно, его и слышали люди. Но кто же рискнет пойти ночью на кладбище?! Тем более, на такие вопли. Страшно… Так и проорал до рассвета. Представь: раннее утро, еще темно. Редкие прохожие, чтобы сократить путь к фабрике, идут через погост. – Калошин, сопровождая повествование жестами и мимикой, имитировал предполагаемые действия художника. – И вдруг отчаянный вопль: «Помогите»! Самые отважные, опасливо озираясь, двинулись на крик. Но он раздавался из могилы! Вдвойне страшно… Однако наиболее дерзкие из них всё же спасли Бронзового Лба от неминуемой гибели, вызволив его из злополучного плаща. – Ваятель сделал паузу и полез в карман за сигаретами. – Художник даже не заболел, но о ночном происшествии кто-то доложил Копылову, и теперь… – Бригадир развел руками и посмотрел на меня. Его розово-энергичная физиономия расплылась в улыбке. – Вот он сейчас и лютует; тебя, наверное, тоже спрашивал: «Выпиваете»? Не смущайся, он у всех интересуется. Пойдем, покажу рабочее место.

Утром возле мастерских было, как никогда, оживленно. У кладбищенских ворот стояло несколько автомобилей: милицейский «газик» и машины родственников эксгумируемого покойника. Ждали судмедэксперта из краевого управления внутренних дел. Никто из работников кладбища не знал истинной причины извлечения трупа из захоронения. Копылов на вопросы подчиненных пожимал плечами и однозначно отвечал «не знаю». И это было похоже на правду. Он подошел к Юрке с Червоном и подозрительно заглянул им в глаза – трезвы ли?

– Лопаты захватите, – инженер явно волновался.

– Ага, а мы думали, детские совочки надо брать, – буркнул Червон.