Пейзаж с ароматом ментола - [20]

Теперь почти каждый день — словно они, дни, сговорились между собой — приносил очередное свидетельство того, какому миру я принадлежу все больше.

Я уже упоминал вещественные доказательства путешествий, начавшие появляться после альпийского отеля. Их коллекцию открывал светло-лиловый цветок, частица сухого букета из бессмертников и маковых головок, стоявшего в нашем номере. Половину этого номера занимала та необъятная кровать, которую поднимали из долины вертолетом.

А вчера утром я оказался дома с новыми часами. На них нет ни единой цифры: три стрелки двигаются непосредственно над внутренностями механизма. А тот беззастенчиво анатомирует материю времени, заставляя владельца определять часы и минуты преимущественно интуитивно. Я не стал бы держать пари, что у каждой из трех стрелок скорость всегда одинакова. Пожалуй, я больше уверен в обратном.

Такой подарок Она сделала мне в турецких кварталах Западного Берлина, куда вечером туристам рекомендуется не забредать. Мы рискнули, и ничего чрезвычайного с нами не приключилось, хотя я и счел необходимым остановить такси и оторваться от компании молодых турок, дружно вышедших вслед за нами из пиццерии, тем более, что Она была с серебристой "марсианской" прической. Особенно мне не понравился тот высокий, со шрамом на левой щеке, ибо каждый его взгляд как будто срывал с Нее одежду. В машине я вздохнул с облегчением, а Она, кажется, с не меньшим облегчением затянулась сигаретой.

Если не ошибаюсь, я писал о новых часах. Допускаю, что более уместным тут будет определение "компас", и с абсо­лютной точностью могу утверждать, что мне нравится наблю­дать за цветными живыми шестеренками — тремя синими, двумя красными и несколькими золотистыми — наблюдать и догадываться, который сейчас час и по какому времени.

Сегодня на улице, у почтамта, я встретил бывшего одно­курсника, и, по сравнению с тем рослым турком, он пока­зался мне созданием значительно менее реальным.

Телефон в квартире звонит редко (как правило, ошиба­ются номером), но если обо мне вдруг вспоминают в какой-либо редакции, я удивляюсь больше, чем если бы позвони­ли из той пивнушки, где футбольный фанат разрядил обойму в телеэкран над стойкой.

На днях я снова нашел листок с детским рисунком и корявыми буквами, и мне стало жаль их автора. Потом поду­малось, что у него тоже была возможность путешествовать с Нею, и пришло неизвестное ранее чувство, которое не мог­ло быть ничем иным, кроме ревности. Разум говорил, что нельзя ревновать к прошлому, к тому, что происходило до "нашей эры", но я солгу, сказав, будто не мучился мыслями о том, что хозяин моей квартиры был в этой истории не первым и это не его рука оставила листок с рисунком. На­верное, их было много — тех, кто сдавал и снимал тихую однокомнатную квартирку и странствовал с Нею...

Как видите, ядовитые семена ревности давали всходы...

Она должна быть только моей.

Я не намерен оставлять таких расписок в беспомощнос­ти, как мой предшественник, и прятать их между страница­ми "Жизни идиота".

Не будь я литератором, я бы с превеликим удовольстви­ем освободил себя от написания текста, который вы читаете. Но слово — моя профессия, и у меня твердое намерение до конца сохранить ей верность.

Будет нечестно умолчать еще об одном, достаточно, на первый взгляд, странном происшествии. Сегодня, после той случайной встречи вблизи почтамта, мне вздумалось прока­титься на лифте. Желание шагнуть в кабину, нажать на кноп­ку и услышать, как за спиной с многозначительным гуде­нием сходятся половинки двери, овладело мною настолько, что через пять минут я уже входил в подъезд ближайшего дома, который должен был иметь лифт.

Лифт оказался старомодным, его дверь закрывалась ок­рашенной в зеленый цвет обычной металлической ручкой. С детским нетерпением я вдавил в панель стертый кубик с номером самого высокого этажа, и старая, испещренная не­приличными надписями кабина, постукивая на стыках, по­ползла вверх.

Может быть, вас тоже когда-либо посещало жуткое чув­ство, что поведение лифта, во власти которого вы оказались, выходит за рамки инструкций и он подозрительно живо набирает скорость, угрожая не только не выпустить вас на нужной площадке, но и вообще подняться выше последнего этажа. Похожее ощущение порой возникает и в вагоне мет­ро, особенно если накануне прочитаешь какую-нибудь по­весть о поезде, не вышедшем из горного тоннеля. Но в мет­ро вокруг люди, и предчувствие вероятности прорыва этой реальности не очень отчетливо.

В замкнутой капсуле лифта, обычно наедине с собой, ощущение такой возможности у меня обязательно обострялось и нередко создавало в груди зону жгучего вакуума Когда-то из всего этого вырос мой рассказ о человеке, ведшем с лифтом опасные игры, пока кабина не подняла его к квартире, за дверью которой героя ждал его двойник.

Нет, сегодня я не встретился ни с двойником, ни вообще с чем-то сверхъестественным и вспоминаю этот случай ис­ключительно ради полноты картины.

Педантизм -- не моя черта, однако я стремлюсь не упус­тить ничего существенного, а потому должен отметить еще одну немаловажную деталь. Дело в том, что я не просто не знаю Ее имени. Возвращаясь из путешествий, я не могу его вспомнить. Я вынужден пока смириться и с тем, что не спо­собен, даже в общих чертах, восстановить наши разговоры.