Пейзаж души: «Поэзия гор и вод» - [9]

Покинув город Сюньян, шлю с озера Пэнли судье Хуану

Когда вода в колодце забурлила,

Я понял — волны по реке пошли

И, в зеркало небес раскрыв ветрило,

Повел свой челн до озера Пэнли.

Слегка поморосило в час заката,

Но снова небо в блеске чистоты,

И вот — Лушань! Душа безмерно рада.

Кто ведает пределы красоты!

Встает луна над каменным зерцалом,

Небесный мост Жаровней растворен.

Когда душа о друге вспоминала,

Мы видели Лушань — и я, и он.

760 г.

Сюньян: совр. г. Цзюцзян в Цзянси. Пэнли: озеро в Цзянси (другое старое название Пэнцзэ; сейчас наз. Поянху). Судья Хуан: личность не установлена, упоминается лишь в одном стихотворении Ли Бо. Колодец: в 200 г. до н. э. Гуаньином, сановником ханьского императора Гаоцзу, в районе совр. г. Цзюцзян в Цзянси, был сооружен настолько глубокий колодец, что подземными течениями он соединялся с рекой у г. Сюньян и вода в нем колыхалась от ветра и волн на реке. Каменное зеркало: нависший круглый камень горы Лушань, отполированный, как зеркало. Жаровня: название одного из пиков горы Лушань (совр. пров. Цзянси), чья округлая вершина напоминает курильницу для ароматных палочек или жаровню.

Ночные раздумья в Дунлиньском монастыре на горе Лушань

К Синему Лотосу в необозримую высь,

Город оставив, пойду одинокой тропой,

Звон колокольный, как иней, прозрачен и чист,

Струи ручья — будто выбеленные луной.

Здесь неземным благовонием свечи чадят,

Здесь неземные мотивы не знают оков,

Я отрешаюсь от мира, в молчанье уйдя,

И принимаю в себя мириады миров.

Сердце, очистившись, времени путы прервет,

Чтобы забыть навсегда и паденье, и взлет.

750 г., осень

Ли Бо воспроизводит картину собственной медитации в буддийском монастыре Дунлинь, построенном в 384 г на горе Лушань; «Синим Лотосом» (образное обозначение глаз Будды) Ли Бо называл себя («Отшельник Синего Лотоса»), а поселение, в котором он жил с родителями в Шу, называлось Цинлянь цунь (Деревня Синего Лотоса).

Так подумалось мне на закате в горах

На облаке я долго возлежал,

Став постоянным гостем дивных мест,

И насыщалась красотой душа,

Покуда диск закатный не исчез.

Над башней монастырскою — луна,

Среди камней открылся ток ручью.

Чиста душа становится, ясна,

Вот — истина, которой я хочу!

Из рощ коричных слышен плач летяг,

Осенний ветер стих, настал покой.

За море синее глаза глядят —

Умение Хун Я владеет мной.

Пока я жду Небесной Колесницы,

К чему вздыхать и зряшно суетиться…

750 г.

Осень этого года Ли Бо, овладевая умением Хун Я (методикой обретения бессмертия — Хун Я, по преданию, уже во времена правления легендарного Шуня было 3 тысячи лет) и глядя за синее море (то есть высматривая остров бессмертных Пэнлай, который мифология поместила в Восточном море), провел в гроте отшельника в горах Лушань (возлежать на облаке и означает жить, как святой даос-отшельник), где он был «пришельцем», гостем, но как бы сжившимся с этими горами, ожидая появления Небесной колесницы — одного из средств передвижения бессмертных.

Смотрю на вершины Пяти старцев близ горы Лушань

Вон там — пять скал, сидящих старых человечков,

Златые лотосы под сферой голубой.

Видна отсюда прелесть вся Девятиречья.

Уйду от мира к этим тучам под сосной.

725 г.

Уже в первый свой приезд на Лушань Ли Бо присматривался к возвышающимся среди зелени над девятью рукавами великой Янцзы Пяти старцам — крутым скалам к юго-востоку от горы Лушань, напоминающим кто поэта, кто монаха, кто рыбака с удой; в конце 750-х годов именно у подножия этих скал он построил дом, назвав его Академией Синего Лотоса (то есть кабинетом даоса-отшельника).

В Сюньянском монастыре Пурпурного предела пишу, ощущая осень

Что-то осень мне тихонько шепчет

Шелестом бамбуков за окном.

Этот древний круг событий вечный

Задержать бы… Да не нам дано.

Я замру, от этих тайн вкушая,

В беспредельность дух послать могу.

Тучка, от Чжуннани пролетая,

Зацепилась за мою стреху.

Что сказать мне Тан-гадатель сможет?

Да и Цзичжу не отыщет слов.

Сорок девять лет уже я прожил,

Знаю: то, что было, то ушло.

Необузданность моя уснула,

Мир уже меняется давно,

Вот и Тао Цянь домой вернулся,

И созрело доброе вино!

750 г.

Спустившись со склонов Лушань, Ли Бо задумался о бренном и вечном, остановившись в монастыре Пурпурного предела (так назывались несколько даоских монастырей, сооруженных по приказу императора Сюаньцзуна в обеих столицах и в центрах округов страны для распространения даоского учения). Не случайно ему пригрезилась возвышавщаяся недалеко от Чанъани гора Чжуннань, излюбленная даосами, ведь Сюньян (совр. г. Цзюцзян в Цзянси, неподалеку от горы Лушань) был именно тем городом, где через несколько лет Ли Бо был заключен в тюрьму, облыжно обвиненный в участии в мятеже против императора. Быть может, зря он не поверил гадальщикам (Тан Цзюй: гадальщик-физиономист периода Чжаньго; Цзичжу: гадальщик ханьского периода Сыма Цзичжу), которые, как он писал в другом стихотворении, предупреждали — «не буди Дракона»?!

«Крылатым масть различная дана…»

Крылатым масть различная дана,

Чтобы опора каждому была.

А Чжоучжоу — есть ли в том вина,

Что силы лишены ее крыла?

Собратьев крылья ей бы в клюв свой взять,

Чтобы воды из Хуанхэ испить.