Певерил Пик - [6]

— Уберите! Уберите её прочь! — проговорил несчастный, и это были первые произнесенные им слова. — Я не хочу её видеть: это ещё один цветок, обреченный на увядание, а древо, которое его породило, не расцветет больше никогда.

Он чуть ли не бросил ребенка на колени леди Певерил, закрыл лицо руками и зарыдал. Леди Певерил не стала его утешать; однако она отважилась возразить, что цветок распустится и принесёт плоды.

— Никогда, никогда! — вскричал Бриджнорт. — Возьмите это несчастное дитя и известите меня, когда придет пора надеть по ней траур… Надеть траур? — прервал он вдруг самого себя. — Разве не осужден я носить его до конца дней своих?

— Я на некоторое время возьму малютку к себе, раз вам так тяжело её видеть, — сказала леди Певерил, — и маленькая Алиса будет жить в детской вместе с нашим Джулианом до тех пор, пока вы не научитесь смотреть на неё с радостью, а не с печалью.

— Этому не бывать, — ответил несчастный отец, — судьба её предрешена: она последует за остальными — такова воля божия. Благодарю вас, миледи, поручаю её вашим заботам, и будь благословен господь за то, что мне не придется видеть её предсмертных мучений.

Не задерживая дольше внимания читателя на сем горестном предмете, скажем сразу, что леди Певерил поистине заменила мать маленькой сиротке, и, быть может, именно её разумное обращение с ребенком помогло разгореться искорке жизни, едва тлевшей в слабеньком теле, — ведь эта искорка, наверное, угасла бы, если б, подобно остальным детям майора, новорожденная стала предметом чрезмерных забот и попечений беспокойной и нервической матери, напуганной многочисленными предшествующими утратами. Леди Певерил с тем большей готовностью взяла на себя эти заботы, что сама потеряла двоих детей, а сохранение здоровья третьего — прелестного трёхлетнего мальчугана — приписывала тому, что Джулиан воспитывался по методе, совершенно отличной от повсеместно в то время принятых. Она решилась применить к маленькой сиротке ту же методу, которая и на этот раз блестяще оправдалась. Умеренное употребление лекарств, свободный доступ свежего воздуха, твердые, хотя и осторожные старания скорее поддержать, нежели подавить стремления природы привели к тому, что малютка, к которой была приставлена превосходная кормилица, постепенно набиралась сил и здоровья.

Сэр Джефри, подобно большинству людей искренних и великодушных, был от природы чадолюбив. Глубокое сочувствие горю соседа заставило его совершенно забыть, что тот — пресвитерианин, пока дело не дошло до крестин ребенка, каковой обряд должен был совершить пресвитерианский священник.

Это оказалось тяжким испытанием, ибо отец, очевидно, не способен был этим заняться, а мысль о том, что порог Мартиндейла осквернит нечестивая нога вероотступника, приводила в ужас правоверного баронета. При капитуляции замка сэр Джефри видел, как знаменитый Хью Питерc, держа в одной руке библию, а в другой пистолет, победоносно въехал в ворота, и горечь этой минуты до сих пор жгла ему сердце. Однако леди Певерил сумела одержать верх над предубеждениями своего супруга и уговорила его согласиться, чтобы обряд совершился в отдаленной беседке, то есть, в сущности говоря, вне стен замка. Леди Певерил осмелилась даже присутствовать при обряде, исполнявшемся его преподобием Солсгрейсом, который однажды целых три часа читал проповедь в палате общин во время благодарственного молебна по случаю снятия осады с Эксетера. Сэр Джефри Певерил предусмотрительно уехал на весь день из замка, и лишь по тому интересу, который он выказал к уборке, окуриванию благовониями и, так сказать, очищению беседки, можно было догадаться, что ему известно о произошедшем там событии.

Однако, каково бы ни было предубеждение доброго рыцаря против веры соседа, оно нисколько не умаляло его сочувствия к тяжкому горю, постигшему последнего. Способ, каким он изъявлял своё соболезнование, был весьма своеобразен, но совершенно соответствовал характеру обоих и установившимся между ними отношениям.

Каждое утро добрый баронет, совершая прогулку пешком или на лошади, наведывался в Моултрэсси, чтобы сказать там слово утешения. Иногда он заходил в гостиную, где хозяин предавался мрачному уединению, но чаще всего (сэр Джефри не претендовал на дар вести светскую беседу), осадив коня под решетчатым окном, обращался к печальному обитателю дома со следующей речью: «Как поживаете, мистер Бриджнорт? (Сэр Джефри ни за что не желал величать соседа майором.) Я заехал подбодрить вас, дружище, и сказать вам, что Джулиан здоров, маленькая Алиса здорова и все в замке Мартиндейл здоровы».

Тяжкий вздох, изредка сопровождаемый словами: «Благодарю вас, сэр Джефри, моё нижайшее почтение леди Певерил», — таков был обыкновенно ответ Бриджнорта. Однако эти вести принимались одной из сторон с тем же доброжелательством, с которым они передавались другою; постепенно они вызывали всё меньше грусти и всё больше интереса; решетчатое окно никогда не закрывалось, а стоявшее возле него кожаное кресло никогда не пустовало в обычный час короткого визита рыцаря. В конце концов ожидание этой встречи сделалось той осью, вокруг которой целый день вращались мысли несчастного Бриджнорта. Многие из нас в ту или иную пору своей жизни испытали на себе влияние этих коротких, но решающих мгновений. Мгновение, когда любовник проходит мимо окна своей возлюбленной; мгновение, когда эпикуреец слышит звон обеденного колокола, — вокруг этого мгновения сосредоточиваются интересы целого дня; предшествующие часы проходят в нетерпеливом ожидании, последующие — в воспоминаниях о происшедшем, и воображение, останавливаясь на каждой мелкой подробности, превращает секунды в минуты, а минуты в часы. Так, одиноко сидя в своём кресле, Бриджнорт ещё издали различал твердый шаг сэра Джефри или тяжёлую поступь его коня, Чёрного Гастингса, верного товарища на полях многих сражений; он слышал, как рыцарь напевал «Король опять своё вернёт» или насвистывал «Висельники и круглоголовые», как звуки эти почтительно стихали по мере приближения к жилищу скорби и как затем зычный, бодрый голос охотника и воина произносил своё ежедневное приветствие.