Певец во стане русских воинов - [20]

Померкши очи закатились;

Последний вздох в груди затрепетал;

Уста, охолодев, раскрылись.

И хладный труп, и саван гробовой,

И гроб под черной пеленою

Священники с приличною мольбой

Опрыскали святой водою.

Семь обручей на гроб положены;

Три цепи тяжкими винтами

Вонзились в гроб и с ним утверждены

В помост пред царскими дверями.

И вспрыснуты они святой водой;

И все священники в собранье:

Чтоб день и ночь душе на упокой

Свершать во храме поминанье.

Поют дьячки все в черных стихарях

Медлительными голосами;

Горят свечи надгробны в их руках,

Горят свечи пред образами.

Протяжный глас, и бледный лик певцов,

Печальный, страшный сумрак храма,

И тихий гроб, и длинный ряд попов

В тумане зыбком фимиама,

И горестный чернец пред алтарем,

Творящий до земли поклоны,

И в высоте дрожащим свеч огнем

Чуть озаренные иконы…

Ужасный вид! колокола звонят;

Уж час полуночного бденья…

И заперлись затворы тяжких врат

Перед начатием моленья.

И в перву ночь от свеч веселый блеск.

И вдруг… к полночи за вратами

Ужасный вой, ужасный шум и треск;

И слышалось: гремят цепями.

Железных врат запор, стуча, дрожит;

Звонят на колокольне звонче;

Молитву клир усерднее творит,

И пение поющих громче.

Гудят колокола, дьячки поют,

Попы молитвы вслух читают,

Чернец в слезах, в кадилах ладан жгут,

И свечи яркие пылают.

Запел петух… и, смолкнувши, бегут

Враги, не совершив ловитвы;

Смелей дьячки на крылосах поют,

Смелей попы творят молитвы.

В другую ночь от свеч темнее свет,

И слабо теплятся кадилы,

И гробовой у всех на лицах цвет,

Как будто встали из могилы.

И снова рев, и шум, и треск у врат;

Грызут замок, в затворы рвутся;

Как будто вихрь, как будто шумный град,

Как будто воды с гор несутся.

Пред алтарем чернец на землю пал,

Священники творят поклоны,

И дым от свеч туманных побежал,

И потемнели все иконы.

Сильнее стук – звучней колокола,

И трепетней поющих голос:

В крови их хлад, объемлет очи мгла,

Дрожат колена, дыбом волос.

Запел петух… и прочь враги бегут,

Опять не совершив ловитвы;

Смелей дьячки на крылосах поют,

Попы смелей творят молитвы.

На третью ночь свечи́ едва горят;

И дым густой, и запах серный;

Как ряд теней, попы во мгле стоят;

Чуть виден гроб во мраке черный.

И стук у врат: как будто океан

Под бурею ревет и воет,

Как будто степь песчаную оркан

Свистящими крылами роет.

И звонари от страха чуть звонят,

И руки им служить не вольны;

Час от часу страшнее гром у врат,

И звон слабее колокольный.

Дрожа, упал чернец пред алтарем;

Молиться силы нет; во прахе

Лежит, к земле приникнувши лицом;

Поднять глаза не смеет в страхе.

И певчих хор, досель согласный, стал

Нестройным криком от смятенья:

Им чудилось, что церковь зашатал

Как бы удар землетрясенья.

Вдруг затускнел огонь во всех свечах,

Погасли все и закурились;

И замер глас у певчих на устах,

Все трепетали, все крестились.

И раздалось… как будто оный глас,

Который грянет над гробами;

И храма дверь со стуком затряслась

И на пол рухнула с петлями.

И он предстал весь в пламени очам,

Свирепый, мрачный, разъяренный;

И вкруг него огромный божий храм

Казался печью раскаленной!

Едва сказал: «Исчезните!» цепям —

Они рассыпались золою;

Едва рукой коснулся обручам —

Они истлели под рукою.

И вскрылся гроб. Он к телу вопиет:

«Восстань, иди вослед владыке!»

И проступил от слов сих хладный пот

На мертвом, неподвижном лике.

И тихо труп со стоном тяжким встал,

Покорен страшному призванью;

И никогда здесь смертный не слыхал

Подобного тому стенанью.

И ко вратам пошла она с врагом…

Там зрелся конь чернее ночи.

Храпит и ржет и пышет он огнем,

И как пожар пылают очи.

И на коня с добычей прянул враг;

И труп завыл; и быстротечно

Конь полетел, взвивая дым и прах;

И слух об ней пропал навечно.

Никто не зрел, как с нею мчался он…

Лишь страшный след нашли на прахе;

Лишь внемля крик, всю ночь сквозь тяжкий сон

Младенцы вздрагивали в страхе.

Октябрь 1814

Ахилл

Отуманилася Ида;

Омрачился Илион;

Спит во мраке стан Атрида;

На равнине битвы сон.

Тихо все… курясь, сверкает

Пламень гаснущих костров,

И протяжно окликает

Стражу стража близ шатров.

Над Эгейских вод равниной

Светел всходит рог луны;

Звезды спящею пучиной

И брега отражены;

Виден в поле опустелом

С колесницею Приам:

Он за Гекторовым телом

От шатров идет к стенам.

И на бреге близ кургана

Зрится сумрачный Ахилл;

Он один, далек от стана;

Он главу на длань склонил.

Смотрит вдаль – там с колесницей

На пути Приама зрит:

Отирает багряницей

Слезы бедный царь с ланит.

Лиру взял; ударил в струны;

Тих его печальный глас:

«Старец, пал твой Гектор юный;

Свет души твоей угас;

И Гекуба, Андромаха

Ждут тебя у градских врат

С ношей милого им праха…

Жизнь и смерть им твой возврат.

И с денницею печальной

Воскурится фимиам,

Огласятся погребальной

Песнью каждый дом и храм;

Мать, отец, вдова с мольбою

Пепел в урну соберут,

И молитвы их герою

Мир в стране теней дадут.

О Приам, ты пред Ахиллом

Здесь во прах главу склонял;

Здесь молил о сыне милом,

Здесь, несчастный, ты лобзал

Руку, слез твоих причину…

Ах! не сетуй; глас небес

Нам одну изрек судьбину:

И меня постиг Зевес.

Близок час мой; роковая

Приготовлена стрела;

Парка, жребию внимая,

Дни мои уж отвила;

И скрыпят врата Аида;

И вещает грозный глас:

Все свершилось для Пелида;

Факел дней его угас.

Верный друг мой взят могилой;