Петушков - [11]
- Так-с.
- Напротив, войдите в мое положение, Прасковья Ивановна.
- Так-с.
- Вы женщина рассудительная, вы сами поймете, что... что мне уже больше нельзя к вам ходить.
- Так-с,-протяжно повторила Прасковья Ивановна.
- Поверьте, я очень сожалею; признаюсь, мне даже больно, истинно больно...
- Вам лучше знать-с,- спокойно возразила Прасковья Ивановна.- В вашей воле-с. А вот, позвольте, я счетец вам подам-с.
Петушков никак не ожидал такого скорого согласия. Он вообще и не желал "согласия"; он хотел было только напугать Прасковью Ивановну и в особенности Василису. Ему становилось жутко.
-Я знаю,- заговорил он,-Василисе это нисколько не будет неприятно; напротив, я думаю, она будет рада.
Прасковья Ивановна достала счеты и начала стучать костяшками.
-С другой стороны,-продолжал все более и более взволнованный Петушков,-если б, например, Василиса объяснила мне свое поведение... может быть... я... хотя, конечно... я не знаю, может быть, я бы увидал, что тут, собственно, нет никакой вины.
- За вами, батюшка, тридцать семь рублей сорок копеек ассигнациею,-заговорила Прасковья Ивановна.-Вот, не угодно ли поверить?
Иван Афанасьич не отвечал ни слова.
- Восемнадцать обедов, по семи гривен за каждый: двенадцать рублей шесть гривен.
- Итак, мы расстаемся с вами, Прасковья Ивановна?
- Что ж, батюшка, делать? Такие ли бывают случаи? Двенадцать самоваров, по гривенничку...
- Но скажите хоть вы мне, Прасковья Ивановна, куда это ходила Василиса, и зачем это она...
- А я, батюшка, ее не расспрашивала... Рубль двадцать копеек серебряною монетой. Иван Афанасьич задумался.
- Квасу и кислых щей,-продолжала Прасковья Ивановна, отделяя костяшки на счетах не указательным, а третьим пальцем,- на полтину серебром. К чаю сахару и булок на полтину серебром. Четыре картуза табаку куплено по вашему приказанию: восемь гривен серебром. Портному Куприяну Аполлонову...
Иван Афанасьич вдруг поднял голову, протянул руку и смешал кости.
- Что ж это вы, батюшка, делаете!-заговорила Прасковья Ивановна.-Али мне не верите?
- Прасковья Ивановна,-возразил Петушков, торопливо улыбаясь,-я раздумал. Я так, знаете, пошутил. Останемся-ка лучше приятелями, по-старому! Что за пустяки! Как можно нам с вами расстаться, скажите пожалуйста?
Прасковья Ивановна опустила голову и не отвечала ему.
- Ну, повздорили - и кончено,- продолжал Иван Афанасьич, похаживая по комнате, потирая руки и как бы снова вступая в прежние права.-Аминь! а вот я лучше трубочку закурю.
Прасковья Ивановна все не трогалась с места...
- Я вижу, вы на меня сердитесь,- сказал Петушков.- Я, может быть, вас обидел. Ну, что ж? простите великодушно.
- Какое, батюшка, обидел! Какая тут обида?.. Только уж вы, батюшка, пожалуйста,- прибавила Прасковья Ивановна, кланяясь,- не извольте больше к нам ходить.
- Как?!
- Не след нам, батюшка, с вами знаться, ваше благородие. Уж, пожалуйста, сделайте милость...
Прасковья Ивановна продолжала кланяться.
- Отчего же?-пробормотал изумленный Петушков.
- Да уж так, батюшка. Окажите божескую милость.
--Да нет, Прасковья Ивановна, надобно объясниться...
- Василиса, батюшка, вас просит. Говорит: "Благодарна, очинно благодарна и чувствую"; только уж вперед, ваше благородие, увольте.
Прасковья Ивановна чуть не в ноги поклонилась Петушкову.
- Василиса, вы говорите, меня просит не ходить?
-Именно так, батюшка, ваше благородие. Как вы сегодня изволили пожаловать, да как заговорили, что, дескать, не желаете больше посещать, то есть нас, я так, батюшка, и обрадовалась, думаю: вот и слава богу, вот как оно ладно пришлось. А то у меня у самой язык бы не повернулся... Окажите милость, батюшка.
Петушков покраснел и побледнел почти в одно мгновенье. Прасковья Ивановна все продолжала кланяться...
- Очень хорошо,- резко воскликнул Иван Афанасьич.- Прощайте.
Он круто повернулся и надел фуражку.
- А счетец-то, батюшка...
- Пришлите ко мне... Мой человек вам заплатит. Петушков вышел твердой поступью из булочной и даже не оглянулся.
Х
Прошли две недели. Сначала Петушков храбрился чрезвычайно, выходил, посещал своих товарищей, исключая, разумеется, Бублицына, но, несмотря на преувеличенные похвалы Онисима, чуть не сошел наконец с ума от тоски, ревности и скуки. Одни разговоры с Онисимом о Василисе доставляли ему некоторую отраду. Начинал разговор, "задирал" всегда Петушков; Онисим неохотно отвечал ему.
- А ведь странное дело,- говорил, например, Иван Афанаеьич, лежа на диване, меж тем как Онисим, по обыкновению, стоял, прислонившись к двери, скрестив руки за спину,- как подумаешь: ну что я нашел в этой девушке? Кажется, ничего необыкновенного в ней нет. Правда, она добра. Этого нельзя у ней отнять. :
- Какое добра!-с неудовольствием отвечал Онисим.
- Ну, нет, Онисим,- продолжал Петушков,- надо правду говорить. Теперь оно дело прошлое; мне теперь все равно, но что справедливо, то справедливо. Ты ее не знаешь. Она предобрейшая. Ни одного нищего не пропустит так: хоть корку хлеба, а даст. Ну, и нрава она веселого-это тоже надобно сказать.
- Вот еще что выдумали! Где нашли веселый нрав!
- Я тебе говорю... ты ее не знаешь. И бессребреница тоже она... это тоже. Не интересанка, нечего сказать. Ну, хоть бы я ей - ничего ведь не давал, ты сам знаешь.
Впервые повесть опубликована в журнале «Современник» за 1854 год, № 3.Полное собрание сочинений и писем в тридцати томах. Сочинения в двенадцати томах. Издательство «Наука». Москва. 1980. Издание второе, исправленное и дополненное.
И.С.Тургенев – имя уникальное даже в золотой плеяде классиков русской прозы XIX века. Это писатель, чье безупречное литературное мастерство соотносится со столь же безупречным знанием человеческой души. Тургенев обогатил русскую литературу самыми пленительными женскими образами и восхитительными, поэтичными картинами природы. Произведения Тургенева, облекающие высокую суть в изящно-простую сюжетную форму, по-прежнему не подвластны законам времени – и по-прежнему читаются так, словно написаны вчера…В романе «Отцы и дети» отразилась идеологическая борьба двух поколений, являвшаяся одной из главных особенностей общественной жизни 60-х годов XIX века.
«Стихотворения в прозе» – это философские раздумья над основными вопросами бытия: жизнью и смертью, дружбой и любовью, правдой и ложью.Для старшего школьного возраста.
И.С.Тургенев – имя уникальное даже в золотой плеяде классиков русской прозы XIX века. Это писатель, чье безупречное литературное мастерство соотносится со столь же безупречным знанием человеческой души. Тургенев обогатил русскую литературу самыми пленительными женскими образами и восхитительными, поэтичными картинами природы. Произведения Тургенева; облекающие высокую суть в изящно-простую сюжетную форму, по-прежнему не подвластны законам времени – и по-прежнему читаются так, словно написаны вчера…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Редко соединялись в такой степени, в таком полном равновесии два трудно сочетаемых элемента: сочувствие к человечеству и артистическое чувство», — восхищался «Записками охотника» Ф.И. Тютчев. Цикл очерков «Записки охотника» в основном сложился за пять лет (1847—1852), но Тургенев продолжал работать над книгой. К двадцати двум ранним очеркам Тургенев в начале 1870-х годов добавил еще три. Еще около двух десятков сюжетов осталось в набросках, планах и свидетельствах современников.Натуралистические описания жизни дореформенной России в «Записках охотника» перерастают в размышления о загадках русской души.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Второй том собрания сочинений классика Серебряного века Бориса Зайцева (1881–1972) представляет произведения рубежного периода – те, что были созданы в канун социальных потрясений в России 1917 г., и те, что составили его первые книги в изгнании после 1922 г. Время «тихих зорь» и надмирного счастья людей, взорванное войнами и кровавыми переворотами, – вот главная тема размышлений писателя в таких шедеврах, как повесть «Голубая звезда», рассказы-поэмы «Улица св. Николая», «Уединение», «Белый свет», трагичные новеллы «Странное путешествие», «Авдотья-смерть», «Николай Калифорнийский». В приложениях публикуются мемуарные очерки писателя и статья «поэта критики» Ю.
Прежде, чем стать лагерником, а затем известным советским «поэтом-песенником», Сергей Алымов (1892–1948) успел поскитаться по миру и оставить заметный след в истории русского авангарда на Дальнем Востоке и в Китае. Роман «Нанкин-род», опубликованный бывшим эмигрантом по возвращении в Россию – это роман-обманка, в котором советская агитация скрывает яркий, местами чуть ли не бульварный портрет Шанхая двадцатых годов. Здесь есть и обязательная классовая борьба, и алчные колонизаторы, и гордо марширующие массы трудящихся, но куда больше пропагандистской риторики автора занимает блеск автомобилей, баров, ночных клубов и дансингов, пикантные любовные приключения европейских и китайских бездельников и богачей и резкие контрасты «Мекки Дальнего Востока».