Петушиное пение - [3]

- Клоун, - сержусь я, - глупый клоун!

- Доктор, - передразнивает он, - умный доктор!

Вижу, ничего с ним не поделаешь, и пытаюсь найти в нем слабинку.

- Бесстыдник, - ругаю его, - забияка! - Знаю, пока я лечил Терезу, он, как всегда, разбежавшись, помчался за ее петухом, растрепал ему гребешок, до крови расклевал голову, прогнал его, вопящего, с мусорной кучи за забор и, избавившись от соперника, помчался за самой крупной на дворе курицей. Правда, судя по кудахтанью, донесшемуся до Терезиной горницы, она не слишком сопротивлялась. Но все равно я обзываю его насильником, подлецом и сластолюбцем.

- Пора хоть немного поумнеть, - защищается Педро. - Зачем столько шуму из-за капли любви?

- Что ты знаешь о любви, негодяй?

- Нет ничего прекрасней.

- И это ты называешь любовью? - испепеляю его пламенем гнева.

- Для меня это любовь, - отвечает он невинно и продолжает стоять на своем. - Нет ничего прекрасней.

- Тебе не стыдно? - взываю к его петушиной совести. - Тебе не жаль беднягу, которого ты прогнал с мусорной кучи?

- И между нами, петухами, есть рогоносцы, - говорит он, словно бы пожимая плечами.

Я не могу удержаться:

- Их будет меньше, когда я превращу тебя в каплуна.

Педро долго молчит. Не отвечает на мою угрозу. Видно, я зашел слишком далеко. Он гордый, нет петуха, который превзошел бы его гордостью, я уже начинаю раскаиваться в резкости своих слов. Теперь я понимаю, что все это только ливень из черной тучи в моем сердце. Теперь, когда туча пролилась дождем, я подыскиваю слова, как это ему объяснить. Пока он сам не помогает мне смущенно.

- Тогда я, - говорит он серьезно, - не смогу по утрам петь под твоим окном и хвалить прекрасный день.

И я, старый дурень, попадаюсь на крючок, ухватившись за его слова, как утопающий за соломинку, быстро кончаю спор:

- Ну, ладно, ладно, - бормочу, как будто провинился я, а не Педро.

Теперь мне легче, как бывает с друзьями, которые после ссоры подают друг другу руку. Но как только Педро понимает, что буря миновала, он взлетает с моего предплечья, где до сих пор восседал, на ближайший забор и с безопасного расстояния кричит:

- Положа руку на сердце, доктор, ведь ты немного мне завидуешь?

Я замахиваюсь палкой, но его не достанешь, он убегает от меня по зубьям забора. А я бегу за ним. Однако мы оба знаем, что теперь я всeго лишь изображаю гнев.

IV

Педро и впрямь смешит меня всякий раз, когда мы идем мимо школы. Не знаю, кто тому виной, Педро или Гана, которая, завидев нас издалека, с широкой улыбкой приветливо машет нам рукой. Гана учит детей в школе третий год. До нее тут были другие: Юлия, Барбора, Мария, Дора - всех уже и не припомню, знаю только, что все они напоминали мне мою Анну, но Гана особенно. Когда она хлопает в ладоши, чтобы успокоить детей, или чему-нибудь радуется, мне на миг кажется, что передо мной Анна.

На перемене дети бегают по двору перед школой, издали их смех и крики звучат как воробьиный концерт в кроне дерева. Заметив нас, они подбегают к забору, выстраиваются в ряд, и когда мы подходим, кричат один за другим:

- Кукареку! Кукареку!

И Педро отвечает каждому в отдельности:

- Кукареку!

Я знаю их всех. Знаю, кто и когда болел корью, кто свинкой, кто вывихнул лодыжку, кто перенес воспаление желез, кто и когда упал с дерева, кто тонул в пруду. Все теперь забыли, что у них тогда болело. Каждый ждет своей очереди: когда он наклонит голову и закукарекает что есть мочи, стараясь перещеголять других, и Педро отвечает каждому:

- Кукареку! Кукареку!

Гана хлопает в ладоши, если кому-нибудь из детей удается перекукарекать остальных, потом улыбнется мнe через забор и скажет полушепотом:

- Кукареку!

А я, хотя был бы и рад перекричать всех, даже самого Педро, отвечаю ей так же тихо:

- Кукареку!

Потом дребезжит звонок. Дети затихают и ждут. Они уже знают, что сейчас будет. Педро надуется, выпятит грудь и во весь голос затрубит:

- Кукареку!

Как по команде, раздается общее:

- Ура! Ура! - и все бросаются на штурм класса. Теперь мы с Ганой смеемся громко, и я еще долго стою у забора, хотя она уже ушла вслед за детьми. Через открытое окно ко мне доносится молодой голос, рассказывающий о том, как вступали один за другим на трон чешские короли, и о притоках рек. Я все еще смеюсь, когда мы отправляемся дальше, и если кто-нибудь встретится на пути, он наверняка удивится, как весело я издалека машу ему палкой из дерева сладкой вишни.

V

За широкой полосой полей, разделенных на маленькие прямоугольнички, течет река. Она огибает нашу деревню и еще много других, а потом у ближайшего города вливается в более могучий поток. Перехожу по мостку, на другом берегу меня приветствуют несколько старых ив, а над ними, в начале подъема на холм - березовая роща, постепенно переходящая в лес. Оттуда, с холма, поля и речка кажутся фартуком в заплатах, с лентами-завязками, вьющимися по обе его стороны.

Речка неширокая. Если хотите, можете назвать ее ручьем. Говорят, однажды кто-то, перепрыгнув через нее, выиграл пари. Зато русло речки глубокое, полное рыб. Карпов, лещей, плотвы, карасей. Порой и щука выглянет из воды, и ленивый сом поднимется с илистого дна.