Петух в аквариуме — 2, или Как я провел XX век - [9]

Мишени были старые, тридцатилетней давности, изготовленные еще во время Русско-японской войны 1904/5 года. И вот теперь, после столкновений с японцами у озера Хасан и на Халкин-Голе (1934–35), они снова оказались востребованы.

Боевые винтовки были еще старше, образца 1891 года, слегка модернизированные в 1930 году. Они были тяжелыми, четыре с половиной килограмма, и мальчикам нашего возраста, 9–12 лет, стрелять стоя, держа винтовку на весу, было очень трудно, практически даже невозможно, и мы обычно стреляли лежа. Но конечно, то, что мы научились стрелять, было очень важно: научились переносить отдачу (винтовка сильно отдавала в плечо), отводить ухо, чтобы выстрел не оглушал, научились быстро перезаряжать и так далее. И когда в дальнейшем, несколько лет спустя, я получал призовые места за стрельбу в военном училище и в своем полку на фронте, я думаю, что не в последнюю очередь это было потому, что еще десятилетним мальчиком я научился стрелять из боевой винтовки.

2007–2008

Фронт

Выпьем за тех, кто командовал ротами.

Рассказы о фронтовой жизни, о зимнем наступлении в Восточной Пруссии 1945 г. и о взятии Кенигсберга, записанные на аудиопленку И. Ю. Юрьевой в 1999–2002 гг., преобразованы мною в два цикла новелл. Особенности устной речи при этом сохранены. Публикуются впервые.

1. Рассказы командира взвода

«Мимо-Гомельская» дивизия

Наша дивизия – 324-я – формировалась в Рязанской области во время битвы за Москву. Она входила в 50-ю армию и воевала на 2-м Белорусском фронте.

Долгое время нашей дивизии не давали никаких орденов или званий, не знаю почему: тогда всякие почетные названия сыпались направо и налево – Курская, Орловская, Киевская, Таманская… ордена Суворова, ордена Кутузова и т. д. А нашу дивизию трижды представляли к ордену Красного Знамени – и безрезультатно, и мы для смеха называли ее Трижды-орденопросная. А тут во время летних боев в Белоруссии мы прошли в двух километрах от Гомеля, соседней дивизии дали название «Гомельская», а нашей опять ничего, так что стали называть ее в шутку еще и Мимо-Гомельская: «324-я стрелковая Мимо-Гомельская Трижды-орденопросная дивизия». Но потом всё-таки ей дали за Верхний Днепр – «Верхне-Днепровская» (за форсирование Верхнего Днепра в районе Красницы и Смолицы) и «Красное Знамя» – не знаю уж за что, хотя в общем воевала она неплохо.

«Славяне»

Солдат-пехотинцев у нас почему-то называли «славяне». Не очень понятное название, главным в нем был такой, я бы сказал, отечески-заботливый оттенок, ну, скажем: «Только смотри там, чтоб твоих славян не поранило», «Надо их как следует покормить – наших славян», «Славянин с третьей роты прибежал: докладывает, что у них там немцы атакуют». Причем это говорили не люди, которые сами были не славяне, а тот же наш комбат украинец Николай Балан или адъютант старший Андрей Кузин, которые были точно такие же славяне с точки зрения происхождения, но они как бы не подпадали под это понятие, а «славяне» – это было название для рядового солдата, ефрейтора и т. д. До известной степени это соответствовало действительности, потому что, скажем, в нашем батальоне, по-моему, 99,9 % были украинцы, русские и белорусы. Поскольку мы были на Белорусском фронте, пополнение шло за счет Белоруссии, в основном это были белорусские крестьяне…

Вообще пехота состояла на 99,9 % из трех славянских национальностей. С этим ли было связано то, что пехотинцев называли «славяне»? По-моему, нет, по-моему, это как-то по-другому было. Уровень образованности, что ли, имел здесь значение. Ясно, что если у кого-то было хоть какое-то образование, он попадал в артиллерию, в танковые части, в авиацию. Если он еще к тому же обладал повышенным чувством самосохранения, он попадал в какие-то тыловые части: в связь (правда, связь на фронте была столь же опасна, как и всё остальное), в обслуживание аэродромов, баз снабжения, в госпиталя, то есть в тыловые медицинские части, потому что медицинские части в подразделениях на уровне батальона или полка были крайне уязвимы, скажем, вынос раненых с поля боя – не менее опасное дело, чем собственно движение войск в наступлении и особенно при отходе…

Числовой пароль в пределах десятка

У нас был пароль, общий для всего полка: нужно было знать какое-то слово и какое-то ему родственное слово. Скажем, пароль «ружье» – ты должен был ответить «курок». Пароль, скажем, «самолет» – отзыв «бомба», и т. д., и т. д., причем всегда были парные такие вещи. Это был общий пароль, а кроме того, был траншейный пароль уже на уровне роты или батальона. Это был числовой пароль: скажем, говорили, что сегодня пароль будет «семь». И если солдат на посту в траншее видел, что к нему кто-то подходит, он называл какую-то цифру, например, «три». Зная, что пароль «семь», ты должен был срочно эту тройку из семерки вычесть и ответить «четыре». Или, если он говорил «два», соответственно ты должен был сказать «пять». Считалось, что это как бы сбивало с толку якобы подслушивающих нас. Ну, я сильно сомневаюсь, что кто-то там подслушивал, но идея была такая, что могут подслушать и, конечно, они будут сбиты с толку, потому что всё время разные вопросы и разные отзывы на пароль. Но не разрешалось назначать пароль свыше десятка во избежание того, чтобы наши славяне как-нибудь не запутались в счете, потому что уже надо было бы долго считать в уме, какой будет отзыв, за это время тебя могли даже и подстрелить. Ну, это, конечно, я в шутку – никто в тебя стрелять бы не стал, но полагалось, чтобы пароль не превосходил десяти.