Кондитер стоял, ухватив себя обеими руками за виски, с остановившимися выпученными глазами, трактирщик попрежнему благодушно улыбался, подпирая руками бока и растопырив ноги.
- К глазу... к глазу, - шептали Зазубрин и фельдшер вместе, среди общего затишья и напряжения.
- Эх! - взвизгнул кондитер, махнув по воздуху кулаком. - Черт проклятый!
- Глаз вышиб! глаз! - зашумело все собрание.
После напряженного ожидания все вздохнули свободней, точно свалилась гора с плеч. Никто не поморщился.
Только Захар Фомич закрылся на секунду руками и прошептал что-то.
Петухи вновь запрыгали один на другого.
"Соловой" часто падал и, видимо, изнемогал совершенно.
Кондитер и все ободрились.
- Схитрил! - проговорил Зазубрин, с усмешкой взглядывая на Захара Фомича. - А все-таки не взять! Силенки не хватит.
- Ну-ка, "Черный", хвати еще разик! Так! Ну, еще...
так! Ха-ха-ха! - залился фельдшер самодовольным смехом. - Не вывернешься!
"Соловой", однако, вывернулся из-под "Черного"
и перескочил на сторону слепого глаза.
Снова они закружились в клубке.
Кондитер стоял с побледневшими губами: он сознавал опасное положение своего петуха.
- Хитрый черт! Хитрый дьявол! - шипел он, следя за каждым движением "Солового".
- Теперь ему слева не страшно, - заметил трактирщик. - Ишь как с левой руки заворачивает!
- Опять... опять... опять путает, - шептал чей-то трепетный голос. Обманывает... заводит...
Все поднялись на ноги в ожидании близкой развязки.
Кондитер кусал губы, ерошил волосы и ничего не видел, кроме петушьих спин, ног и красных гребней.
- Обошел... обошел! - раздался тихий дрожащий голос.
- К другому лезет... К другому глазу...
Высшее напряжение овладело всеми.
- Тьфу! - отчаянно плюнул вдруг кондитер и, весь красный, визгливо ругаясь, выбежал из сарая: "Соловой"
выклюнул "Черному" второй глаз.
"Черный" зашатался от боли и тьмы и неуверенно побежал по кругу, касаясь боком барьера.
"Соловой", напрягая остаток сил, весь израненный, победоносно помчался за ним вслед, гогоча и хлопая крыльями.
В "уважаемой" все обступили Захара Фомича. Тот, рассеянно глядя, держал на руках "Солового", бережно завернутого в носовой фуляровый платок. Трактирщик, улыбаясь и поздравляя, подал ему пачку мелких кредитных денег.
- Пожалуйте-с: пятьдесят рублев! Десять процентов за помещение удерживаю, - мягко говорил он, щеголяя иностранным словом и выговаривая с ударением на первом слоге. - Великолепнейший петушок-с! С выигрышем, может, спрыснуть желаете? Егорка! Приготовь стол!.. Водочки, закусочки, Захар Фомич, желаете? Винца холодненького: белого, красного... мадерки, портвейнцу? Может, шампанчику, на радостях?..
Захар Фомич сунул деньги в карман и молча повернулся, чтобы уйти.
- А с выигрышем-то? - остановил его фельдшер, точно требовал долг. Куда ж вы, батенька? С выигрышем!
Обычай - что закон.
За спиной где-то визгливо ругался кондитер и слышался чей-то оправдательный лепет.
- Прочихали четвертную, дьяволы, а? Говорили, дрянной петух; где ж он дрянной?.. Где подлец Травников? Заманили старика, черти, облапошили? Только доброго петуха изгадили - у, сволочи!
Захар Фомич недоумевающе глядел на фельдшера, а тот, ухватив его за рукав, требовал угощения. Трактирщик искоса поглядел на них и куда-то исчез, приложив к носу палец.
- Обычай таков - понимаете? - убеждал фельдшер.
Старик готов был уже сдаться, но петух задергался у него в руках.
- Петенька! - сочувственно прошептал Захар Фомич, наклоняясь к петуху, как к больному ребенку, и, невзирая на общее неудовольствие, вышел на улицу.
1888
