Петру Великому покорствует Персида - [15]

Сейчас предстояло преодолеть более тысячи вёрст зимних пространств. Места все знаемые. Приказал сделать привал возле Плещеева озера. Некогда, в своём беспокойном юношестве, плавал он здесь на ботике, получая неизъяснимое наслаждение. Здесь зародилась его страсть к воде, к невиданному ещё морю, к судам и судовождению.

Ныне его стараниями Россия стала морской державой, сотни, тысячи судов полощут парусами, бороздят моря и реки. Ботик стал их прародителем.

С ним был неизменный Алексей Макаров. Он был по сердцу Петру: ненавязчив, толков, исполнителен, памятлив — о чём ни спроси, всё помнил.

   — Помнишь? — сорвалось у Петра, когда они топтались на берегу.

   — Никак нет, — ответствовал Макаров. — Однако хоть и не помню, но ведаю: отселе началась наша слава морская.

Озеро лежало в снегах. Оно было похоже на огромную белую чашу, на которую в беспорядке были набросаны чёрные птицы и кое-где чёрные люди. И те и другие копошились у прорубей.

   — Ловят, — односложно бросил Пётр.

   — Добывают воду и пропитание.

   — Монастырские небось. Смердов не допущают.

   — Ваша правда, государь.

   — Ну всё, хватит. Поехали, — приказал Пётр.

И обоз — поистине царский — тронулся, набирая скорость. Замыкали его возки с припасом. Пётр, как бы между прочим, осведомился:

   — Станок токарный исправен ли?

   — Вестимо, государь, — ответил Макаров.

   — То-то, — ухмыльнулся Пётр. — Главная моя утеха. Не токмо руки, но и голова просит.

   — Токарня на Петровском заводе под неусыпным присмотром содержится, — заметил Макаров.

   — Знаю. Этот, однако, поновей будет. Амстердамский. — А в хоромах на марциальных водах тоже токарня была. — И Пётр подозрительно покосился на Макарова. — Цела ли?

   — Ах, государь милостивый, неужли ваш покорный слуга не позаботился и о том и о сём. И о том, что утешно, и о том, что удобно, и о том, что здравию способствует. Загодя отправил двух верных людей навести порядок и исправность в тех местах, где ваше величество изволит и останов сделать, и пребывать на лечении.

   — Слуга верный, — умилённо пробормотал Пётр и чмокнул Макарова в лоб. То был обычный знак, или, лучше сказать, награда. За преданность и угодность. Благодарность либо отличие, нечасто достававшиеся ближним людям.

Бег царского кортежа продолжался. Впереди лежал Ярославль — город весьма богомольный. Въехали туда утром. Случайные прохожие падали ниц при виде царской кареты и всего пышного эскорта. Ворота Спасского монастыря были распахнуты настежь, с колоколен нёсся трезвон, на крепостных стенах и башнях уже суетились людишки — то ли солдаты, то ли монахи.

   — И как проведали? — удивился Пётр. — Сказывал я ехать в тайности...

   — Тиуны, доглядчики наперёд скачут, — развёл руками Макаров. — Молва, государь, прежде нас бежит.

   — Поклонимся святыням — да в дорогу, — решительно обронил Пётр. — Ишь, черноризцы, засуетились, словно муравьишки, заползали туда-сюда.

   — Челом будут бить: налог-де обременителен, власть притеснения чинит, — усмехнулся Макаров.

   — Беремя посильное: государству, не мне, деньги надобны. Я вон старые башмаки ношу да чулки штопаные. Живу не лучше господ министров. А вся власть на мне, Господь с меня спросит...

Макаров молчал. Ему было ведомо всё, что в таком случае скажет его повелитель. То была чистая правда: Пётр был прижимист до скупости, когда дело касалось его самого, да и семьи, урезал, яко возможно, и расходы на содержание чиновничьего племени. Однако ж казна худо полнилась. Много было у неё дыр, и бездонны карманы лихоимцев. Хоть и не щадил их государь, приказывал казнить казнями лютыми, но не переводилось это племя, не можно вывести его даже столь могучему государю, каким был Пётр.

...Зашли в Спасо-Преображенский собор. Поддерживаемый двумя келейниками, вслед за ними, бледный от волнения, задыхающийся, просеменил митрополит Филофей. Руки у него дрожали, когда творил крестное знамение.

   — Что, владыка, никак, трясовица одолела, — нехорошо усмехнулся Пётр. — Не антихриста ли пред собою узрел?

   — Как можно, царь-государь, — испуганно забормотал митрополит. — Бог с тобою. Истинного повелителя всея России благословляю и разрешаю. А что взволновался, так сие от великой радости: зрю пред собою моего государя... — Митрополит постепенно приходил в себя. — Довелось столь несказанное счастие испытать на закате дней...

   — Хорошо глаголешь — яко истинный пастырь, — смягчился Пётр. — Ну что ж, спасибо на напутном слове. И будь здрав, владыко.

Подошёл и под благословение Алексей, за ним царская свита: денщики, повара, сержанты.

   — Ступайте по местам — едем далее, — приказал Пётр. — Нимало не мешкая: путь дальный.

Митрополит и причт стояли как вкопанные, провожая глазами царя.

   — Фу, пронесло, — с облегчением вздохнул он, когда двери за царём и его свитой затворились. — Чуть не помер со страху, — признался он. — Экое сошествие — сам царь пожаловал.

   — Не царь, а ан-пи-ратор, — назидательно произнёс настоятель.

   — Всё едино царь, как издревле водилось на Руси. Никаких таких бусурманских слов ведать не желаю, — сердито произнёс Филофей. — А воевода-то где?