Петроград на переломе эпох. Город и его жители в годы революции и Гражданской войны - [19]

.

Зиновьев болезненно переносил это вмешательство в его правление, но терпел, понимая, что он, по словам Троцкого, «не был создан для таких положений». Зато во внутригородских столкновениях, возникавших между Зиновьевым и другими партийными и советскими функционерами, он, как правило, побеждал. Конфликт вокруг Равич, разгоревшийся в конце января – начале февраля 1919 г. между Зиновьевым, с одной стороны, и СОК и ПК (секретарем последнего был П.С. Заславский) – с другой, закончился скорым отъездом Заславского из Петрограда[103]. В том же году Зиновьев «не пустил <… > обратно в Питер» после выздоровления В.М. Молотова[104], председателя Совета народного хозяйства Северного района. В 1920 г. пришлось покинуть Петроград председателю Петрокоммуны А.Е. Бадаеву, еще через два года аналогичным образом разрешилось противостояние Зиновьева и Угланова: последний был отозван в распоряжение ЦК.

Далеко не безоблачными были отношения председателя Петросовета с Луначарским. После переезда Советского правительства в Москву Луначарский, являясь наркомом просвещения России, стал и комиссаром по просвещению Петроградской трудовой коммуны. Официально это объяснялось необходимостью заботы о культурных ценностях Петрограда, неофициально Луначарский оставался своеобразным представителем центрального правительства в Северной столице.

Роль наркома в сбережении культурного наследия общеизвестна. «Об этом свидетельствуют, – писала в своем обстоятельном исследовании о культурном строительстве в Петрограде в первые годы советской власти Г.И. Ильина, – его многочисленные устные заявления, высказывания в печати и практическая деятельность»[105]. «Луначарского сейчас считают спасителем культуры. Он все больше и больше завоевывает симпатии. Самый гуманный и культурный из большевистских деятелей», – эти строки занес в дневник 25 октября 1918 г. архивист Г.А. Князев, достаточно критически относившийся к новой власти[106]. Безусловно, не вся интеллигенция одобряла деятельность Луначарского, но многие, выбирая из двух зол меньшее, шли к комиссару по просвещению, а не к другим петроградским «вождям». Самому Луначарскому это общение, судя по наблюдениям современников, доставляло ни с чем не сравнимое удовольствие. К.И. Чуковский, часто встречавшийся с ним в начале 1918 г., записал 14 февраля: «Он лоснится от самодовольства. Услужить кому-н[и]б[удь], сделать одолжение – для него нет ничего приятнее! Он мерещится себе как некое всесильное существо, источающее на всех благодать: – Пожалуйста, не угодно ли, будьте любезны, – и пишет рекомендательные письма ко всем, к кому угодно – и на каждом лихо подмахивает: Луначарский <… >

Портрет царя у него в кабинете – из либерализма – не завешен. Вызывает он посетителей по двое. Сажает их по обеим сторонам. И покуда говорит с одним, другому предоставляется восхищаться государственной мудростью Анатолия Васильевича. Кокетство наивное и безобидное»[107].

Зиновьеву Луначарский, видимо, не казался безобидным. Две значительные для города фигуры так и не смогли найти общий язык. Об одном конфликте между ними, связанном с Детским Селом, уже говорилось. Возможно, против Луначарского и Максима Горького было направлено и дело № 517, заведенное Петроградской ЧК весной 1919 г. Суть его состояла в следующем. По подозрению в спекуляции художественными ценностями в мае 1919 г. были арестованы несколько человек, среди них сын известного ювелира Карла Фаберже Агафон. Однако спекулятивность сделки, по мнению следствия, состояла не в завышении продажной цены коллекции, а в организованных арестованными роскошных пиршествах для экспертов и высоких гостей, в число коих входили Луначарский, Горький, М.Ф. Андреева. Последних следователь собирался привлечь к ответственности «за злоупотребление властью». Основные обвиняемые, хотя позже и оказались в тюрьме, в обвинительном заключении проходили на втором плане. Дело тянулось до начала 1920 г. и, кажется, закончилось ничем для высоких гостей[108]. К этому времени Луначарский уже окончательно переехал в Москву. Его отъезд был связан с изменением статуса комиссариата по просвещению СКСО после ликвидации Северной области весной 1919 г. Просуществовав еще некоторое время, комиссариат стал одним из отделов Петросовета. Летом того же года Петросовет упразднил должность комиссара по просвещению на основании того, что Луначарский чаще жил в Москве, чем в Петрограде. Вслед за комиссаром постепенно из гороно были удалены и сотрудники, с которыми он работал и которые его поддерживали.

В ряду заметных для Петрограда фигур стоял и Максим Горький. В отличие от Зиновьева и Луначарского его популярность определялась не постами, хотя он был депутатом Петросовета и даже какое-то время входил в состав его исполкома, а известностью как писателя и общественного деятеля еще с дореволюционных времен. Среди рабочих отношение к Горькому в целом было уважительным. Интеллигенция же была в этом отношении менее однородна: одни любили и поддерживали его, другие пытались использовать писателя для устройства собственных дел, третьи ненавидели за сотрудничество с большевиками. Впрочем, были и такие, которые ненавидели, но помощью Горького не гнушались. Да и сотрудничество писателя с властью в период Гражданской войны заметно отличалось от его отношения к коммунистам в 30-е гг. В первые годы советской власти Горький выступал обычно не певцом новой власти, а ее критиком. Достаточно вспомнить ставшие теперь широко известными «Несвоевременные мысли», публиковавшиеся им в 1917–1918 гг. в газете «Новая жизнь». К.И. Чуковский записал в дневнике 2 апреля 1919 г.: «О большевиках он (Горький. – А.