Петр Струве. Революционер без масс - [21]
Далее в изложении С. доктрина В. В. переходит к практическому выводу о том, что развитие капитализма в России не должно следовать «английскому шаблону» (просто потому, что не имеет исторических и, предполагается, колониальных условий Англии), а должно ориентироваться на пример Америки.
В свою очередь Булгаков ставит перед собой задачу развить марксистскую догму: проверить положение о невозможности существования капитализма без внешних рынков, теоретически опираясь на второй том марксового «Капитала»: «Тот путь, на который вступило наше народное хозяйство с начала текущего (XIX — М. К.) века и в особенности после реформы (1861 года — М. К.), есть ли путь развития или вырождения?» Булгаков делает вывод: «Капитализм может существовать, при известных условиях, исключительно внутренним рынком…». И даже не видит убедительных примеров того, что «возможно развитие капитализма в новой стране на основе внешнего рынка»[105]. И тем самым — в прямое противоречие народникам, взявшим марксизм на вооружение, — радикально выступает за то, что у России достаточно внутренних сил для капиталистического развития.
Развивая также принципиально уточняющий марксистскую догму тезис Туган-Барановского о том, что «капиталистическая форма производства не требует внешних рынков; расширение производства само по себе создаёт непрерывно расширяющийся рынок», Булгаков приходит к выводу, сохраняющему более крепкую связь с догматической и уже подвергающейся в то время ревизии «теорией обнищания» пролетариата: «расширение капиталистического производства совершается не на счёт расширения потребления (…), но на счёт расширения внешнего поля производства»[106]. Но и коммунистический конец капиталистический истории, даже развившейся из внутренних ресурсов народного хозяйства независимо от внешних рынков, не покидает сознания Булгакова: как искренний социал-демократ, он предрекает момент остановки роста капитала, который становится его финалом: «безграничному развитию производительных сил, которому соответствует техническая основа капиталистического процесса производства, противоречат те социальные путы, которые оковывают это свободное развитие…»[107]
Неожиданно большой культурный багаж, который приходилось принимать левой молодёжи в связи с марксистской школой и идейно-партийным лидерством С., был не вполне типичным для русской революционной среды. Широкие культурные интересы уже были имплантированы в руководимые С. журналы «Новое Слово» и «Начало». Ведя редакционный портфель «Начала», С. писал своей давней коллеге, переводчице З. А. Венгеровой 7 марта 1899 о предложенной ею в марксистский журнал фигуре «декадента» и символиста М. Метерлинка и её опасениях:
«То обстоятельство, что нас ругают за вас, не играет… никакой роли. Нас ругают за всё. Я лично сочувствую статьям о Метерлинке и не боюсь конфликта с „читающей публикой“. Итак, не торопитесь с Метерлинком, но не оставляйте его — вот моё откровенно высказываемое желание. За рецензию о переводе Нитцще буду очень благодарен»[108].
Статьи самого С. 1890-х гг. о Ф. Ницше, Б. Н. Чичерине, В. С. Соловьёве, А. П. Чехове, первыми открывшие их творчество для марксистской литературы, затем получили продолжение в специальных очерках о них, с которыми выступили в 1900-е гг. Франк, Бердяев, Булгаков и с течением времени всё более широкий и радикальный круг социал-демократических критиков.
Следуя привычной модели интеллектуального лидерства, С., видимо, копировал и образец, явленный вождём народничества Михайловским[109] (которому С. тщетно пытался противопоставить авторитет Н. В. Шелгунова). Признанный систематизатор литературных знаний того времени, конфликтовавший с Михайловским, не мог не признать, что тот в годы политической реакции оказался единственным, кто мог публично стать во главе «практического движения», только потому, что начал работу по «систематизации новых идей», что «главная сила [его] таланта заключается именно в философски-воспитанном уме, обладающем при богатой эрудиции непреоборимою диалектикою, всё разлагающим анализом и своеобразным остроумием», и что если бы его статьи «перевести на один из иностранных языков, они не замедлили бы доставить автору общеевропейскую известность»[110]. Несомненно, С. не только выступил с претензией на такой статус публичного политического мыслителя-систематизатора, но и сделал больше: лично и непосредственно дебютировал на общеевропейской социалистической сцене — в идеологическом центре германской марксистской печати. Это позволило ему персонально конкурировать с Михайловским в качестве «европейской известности». Михайловский, несомненно, адекватно понимал этот вызов и остро переживал его. За два года до появления книги С. Михайловский легко расправился с другой попыткой личной полемики против него, предпринятой А. Л. Волынским (1861–1926) и «Северным Вестником», создав ему и его журналу общественную репутацию маргиналов. Однако теперь Михайловский вынужден был без достаточного сопротивления потерпеть интеллектуальное поражение от ещё более молодого человека, не сумев с тем же успехом мобилизовать на свою сторону «последние слова науки», как это внешне сделал конкурировавший с ним С.: Михайловский полемизировал неудачно и ревновал
