Петр Первый и его время - [32]

За двадцатилетнее гетманство Мазепы в Москве было получено множество на него доносов, но изворотливый гетман всякий раз выходил сухим из воды. Последние по времени доносы, поданные в 1707 г., исходили от генерального судьи Кочубея и полтавского полковника Искры. Оба они располагали достоверными сведениями о предательских связях Мазепы с Карлом XII и Станиславом Лещинским. И оба в мгновение ока превратились из обвинителей в обвиняемых. Этой метаморфозе способствовали Меншиков и Головин, убедившие царя в невиновности гетмана и необходимости сурово наказать клеветников.

Меншикову Мазепа писал: «Извествую вашей княжной светлости, что Кочубей исконный есть мой враг» и много раз сочинял «на мене пашквильные подметные письма». Искра тоже, по словам гетмана, «завзял на мене вражду и злобу». Письмо заканчивается просьбой выдать ему доносителей, уже находившихся под стражей и подвергавшихся пыткам.

Своего Мазепа достиг — Кочубей и Искра были ему выданы с царским повелением казнить их. 14 июля 1708 г. гетман торжествовал победу: его разоблачение не состоялось. Кочубей и Искра были казнены. Более того, гетман получил царскую грамоту с обещанием не оставить без милости «непоколебимую верность» его и обязательство не верить «никаким клеветникам, которой бы дерзнул что на вас, противное нам, великому государю, доносить».

Но «верный подданный», как называл Петр гетмана, давно решил переметнуться к шведам и лишь ждал удобного момента, чтобы совершить предательский шаг. О своем намерении Мазепа сообщил узкому кругу приближенных, которым, впрочем, полностью не доверял.

«Смотри, Орлик, — говорил он, обращаясь к войсковому писарю, — додержи мне верность! Ведаешь ты, в какой я у царского величества милости, не променяют там меня за тебя. Я богат, а ты беден, а Москва гроши любит. Мне ничего не будет, а ты погибнешь».

Развязка наступила в октябре 1708 г., причем ее приближение ускорил Меншиков. Светлейший пригласил к себе гетмана для обсуждения плана совместных действий против неприятеля. Гетман заподозрил неладное: князю, подумал он, наверное, что-то известно о заговоре. Страх за жизнь вынудил Мазепу сказаться тяжело больным. К Меншикову послал племянника Войнаров-ского с письмом, в котором извещал, что готовится к соборованию. Меншиков поделился печальной новостью с царем: «Сия об нем ведомость зело меня опечалила». Ему искренне жаль утраты «такова доброго человека».

А «добрый человек» тем временем пребывал в нерешительности: настал ли тот час, когда надо действовать?

— Послать к королю или нет? — спрашивал он сообщников.

— Как же не послать, давно пора, не надобно откладывать. Мазепа принял роковое для себя решение после того, как прискакавший Войнаровский сообщил о намерении Меншикова прибыть в Борзну, чтобы проститься со смертельно больным.

«Больной» гетман садится на коня и в окружении сообщников скачет в Батурин, затем в Короп, наконец переправляется через Десну и встречается с шведским отрядом.

Опасения Мазепы, что Меншикову что-то известно и он едет в Борзну, чтобы заковать предателя в цепи, оказались напрасными — князь еще ничего не подозревал. Единственная странность, которой он, впрочем, не придал большого значения, состояла в том, что Войнаровский уехал от него тайно, не попрощавшись.

Меншиков приезжает в Борзну, но гетмана там уже нет. Отправляется по его следам в Батурин, но и оттуда гетман успел отбыть. Подозрения укрепились после того, как Меншиковым был схвачен гонец сообщника Мазепы с письмом, извещавшим, что они уже находятся в шведском лагере. Князь срочно доносит царю: «И тако об нем инако разсуждать извольте, только что совершенно изменил».

Новость потрясла царя. Он и не скрывал этого в ответе Меншикову: «Письмо ваше о нечаянном никогда злом случае измены гетманской мы получили с великим удивлением».

После того как измена Мазепы стала точно установленным фактом, главное внимание воевавших сторон было приковано к Батурину. Именно туда, в свою резиденцию, гетман свез вдосталь то, в чем крайне нуждались шведы. Об этом Мазепа не преминул сообщить шведскому королю, и тот был полон желания овладеть городом, а вкупе с ним и всем добром.

Ключевое значение Батурина понимал и Петр. Если запасы попадут к неприятелю, то он станет намного сильнее и обстановка на Украине осложнится настолько, что поставит под угрозу успех всей кампании. Кто раньше проникнет в Батурин, тот останется в выигрыше, стоившем и риска, и перенапряжения сил. Именно поэтому к Батурину одновременно спешили шведы с мазепин-цами и русские войска. Время исчислялось не сутками, а часами.

У стен гетманской резиденции первым оказался Меншиков. На предложение князя открыть ворота сторонники Мазепы, укрывшиеся в крепости, давали уклончивые ответы, заявляя, что им ничего не известно об измене гетмана. Меншикову стало ясно, что комендант Батурина в надежде на подход Мазепы и главных сил шведов тянет время. Отряд Меншикова предпринял ожесточенный штурм и в ночь на 2 ноября овладел Батурином. От изменнического гнезда он оставил руины: все, что можно было вывезти, он взял с собою, а остальное предал огню.