Петр Николаевич Дурново. Русский Нострадамус - [20]
В. В. Верещагин, отмечая, что «наказания употреблялись очень строгие», указывает на следующие: стояние “под часами” «иногда в продолжение многих дней, даже недель»; оставление без обедов и ужинов, без отпуска домой; арест («сажали за всякую шалость, и две арестантские каморки, нечто вроде собачьих конур, были расположены в таком темном, лишенном воздуха углу, что кадеты, просидевшие под арестом несколько дней, выходили из них побледневшими, с мутными взглядами – ослабленные нравственно и физически»), сечение[141].
Разумеется, наказания – по крайней мере в понимании руководства Корпуса – должны были соответствовать «возрасту и степени вины воспитанников» и «заставить провинившихся понять свой проступок и раскаяться в оном»[142].
Спектр наказываемых проступков был достаточно широк: ослушание офицера и унтер-офицера, курение папирос, порча казенных вещей, нерадение к фронту и службе, уход без спросу из роты, беспечность, шалость в лагере, фронте, классе, дурное поведение в классе, драка, невежливость, игра в карты, неприличные поступки в лагере, постоянная леность, отлучка из классов, дерзость против учителя, обман, грубость против фельдфебеля, побои каптенармуса и служителя, беспорядок в роте, отделении, столовой зале, лазарете, уклонение от учения, ветреность, невежливый ответ.
«Особенные» права старших воспитанников по отношению к младшим[143]. «Традиционно старшее отделение должно было воспитывать в кратчайший срок новичков, внушив им сознание важности ношения формы Морского училища и приобщения, таким образом, к семье моряков, правам товарищества или дружбы, взаимной поддержки и т. п. Эта традиция, нося в себе хорошие начала, зачастую давала повод к возмутительным поступкам юношей старшего отделения к своим младшим товарищам, переходящим всякие границы допустимого. Как всегда, лучшие из воспитанников имели мало времени уделять надзору за младшими, и это возлагали на себя добровольно худшие элементы, доставляя себе этим своего рода развлечение и занятие»[144]. Это привело к так называемому «старикашеству».
«В каждой роте, каждом отделении было по нескольку кадет особенно уважаемых или по учению и поведению, или по силе и нахальству, называвшихся “старикашками”, – вспоминал В. В. Верещагин, – очевидно, одного хорошего учения не было достаточно – оно должно было быть все-таки поддержано силою. Против старикашек, как против рожна, “трудно было прати” не только новичкам, но и всем другим; они требовали почтения, внимания, а часто – дележа, так что, наприм[ер], мои крендели я не всегда съедал один – приходилось отделять “другу”»[145].
Авторитет «старикашек» опирался не только на силу. Они «хвалились искусством озлоблять начальников и хвастались нечувствительностью к наказаниям, подвергаясь им иногда совершенно добровольно и безвинно, только из одного молодечества»[146].
Иногда «старикашество» принимало уродливые формы. «Старый, засидевшийся долго в одном классе воспитанник первенствовал, главенствовал, называясь старикашком, обижал слабых, а иногда даже равных по силе, заставляя себе служить и т. п., – свидетельствовал Н. А. Римский-Корсаков. – При мне в нашей 2-й роте таковым был некий 18-летний Балк, позволявший себе возмутительные вещи: он заставлял товарищей чистить себе сапоги, отнимал деньги и булки, плевал в лицо и т. д.»[147].
Тут «дурно действовала система смешения между собой выпусков, откуда при общей грубости нравов того времени происходили общие драки, злоупотребления силой и т. п. Этому способствовало здание Корпуса того времени, темные коридоры, переходы и закоулки, затруднявшие наблюдение и способствовавшие укрывательству». Однако, уверяет В. К. Пилкин, «обычай требования услуг со стороны младших» хотя иногда и появлялся в Морском корпусе, но не привился главным образом потому, что офицеры всеми силами противодействовали этому[148]. «К счастию, – замечает А. С. Горковенко, – с переходом в гардемаринскую роту нравы смягчались и облагораживались и молодые люди, готовившиеся в офицеры, уже не походили на старикашек кадетских рот»[149].
Имели место «показные суматохи» в ожидании почетных посетителей, их развращающее действие на воспитанников[150].
После Крымской войны многое менялось и в Морском корпусе. К. М. Станюкович отмечает, что многое из негативного исчезало на его глазах: француз Лефоша «был едва ли не единственным» и через год был удален; «старикашка» «представлял собой любопытный, уже вымирающий в то время, тип закоренелого “битка” – кадета пятидесятых годов, последнего по классу»; ротный-взяточник, «впрочем, был недолго» – отправили в отставку; порка «прекратилась еще при мне в старших ротах, а в младших практиковалась далеко не с прежней расточительностью и не иначе, как с разрешения директора»[151]; вышел в отставку батальонный командир, «перепоровший на своем веку несколько поколений кадет с бессердечием и жестокостью грубого и озверелого человека», – его заменил «необыкновенно добрый, любимый воспитанниками»; издано общее распоряжение по корпусу «обращаться к воспитанникам старших классов с местоимением “вы”»
