Петр Машеров: падение вверх - [111]

Суслов грамотно сыграл на тщеславии Машерова. Можно предположить, как закружилась у того голова от предстоящего успеха. Вот он, его звездный час. Конечно, Машеров понимал, что по рангу стоит ниже, чем генеральные секретари французской и итальянской компартий. Но отказать Суслову, на чье место метил, не мог. Тем более что это была просьба Брежнева. Наконец-то его по достоинству оценили! Наконец-то увидели в нем человека, достойного представлять не только маленькую Белоруссию, но и весь могучий Советский Союз и его Коммунистическую партию в целом — разрешили разыграть собственную партию на мировой шахматной доске!

И Машеров выступил. Выступил в присущей ему манере. Резко. С пафосом. С театральными паузами и ужимками. Это пристрастие к дешевому самодеятельному театру появилось у него давно. Еще в пору юности, когда он преподавал в школе в Россонах и выступал в местном школьном театре[418]. Там иногда он надевал на голову ослепительно рыжий парик и настолько вживался в свою роль, что местная детвора и в повседневной жизни стала называть его Дармидоном. Впрочем, на детвору Машеров не обижался…

На XХIV съезде он выступил не как политический деятель, а, скорее, как театральный артист, за что и получил впоследствии соответствующее прозвище. Именно так с издевкой нередко именовал его Леонид Брежнев[419]. Хотя многим доклады Машерова нравились. Они напоминали собой художественное чтение — по выразительности, эмоциональности, исполнению[420]. Однако партийный съезд не то место, где нужно декламировать, да и доклады по содержанию обычно носили приземленный характер: цифры, статистика, планы на пятилетку, коммунистические лозунги. Так что актерство тут точно было не к месту.

Реакция на выступление Петра Машерова была предсказуемой. Руководители шести делегаций зарубежных компартий в заключительный день съезда выступили с гневной отповедью Машерову. По большому счету все понимали, что выступают против КПСС в целом. Скандал получился знатный. Роль Фемиды в этом кремлевском спектакле исполнила легендарная испанская коммунистка Долорес Иббарури, чему Машеров особенно огорчился. Эта женщина пользовалась невероятной популярностью как в СССР, так и у себя на родине, где возглавляла коммунистическую партию. Это ей приписывают авторство знаменитого клича «Nopasaran!» (Они не пройдут!). Ее она якобы произнесла в 1936 году, мобилизуя испанцев на борьбу с фашистами. Это ее двадцатидвухлетний сын погиб в 1942 году, защищая Сталинград.

В общем, получилось как раз наоборот: не Машеров устроил «отлуп» западным коммунистам — прилюдно «отлупили» его самого. Причем сделала это семидесятипятилетняя старуха, которая слыла символом борьбы с фашизмом.

Зарубежная пресса оценила выступление Машерова как беспрецедентное давление со стороны руководства КПСС на братские компартии.

Как указывает младшая дочь Петра Машерова Елена, после этого выступления вокруг него образовался вакуум. Все проходили мимо, боялись подойти к нему — считали, что его снимут с должности[421]. Об этом ей мать позже рассказывала.

С тех пор Машеров никогда больше не звонил напрямую Михаилу Суслову. Однако в целом и в этот раз обошлось. После съезда состоялось заседание Политбюро ЦК КПСС, на котором Машерову указали на политическую близорукость, недальновидность и идеологическую незрелость. Правда, на его московской политической карьере был поставлен жирный крест. Московские небожители одним махом избавились от излишне амбициозного белоруса. После этого случая активность Машерова резко снизилась[422]. Его самолюбию нанесли жесточайший удар. Чтобы залечить душевные раны, ему пришлось залечь на дно. И Беловежская пуща была лучшим лекарством.

Впрочем, как следует из мемуаров первого секретаря ЦК компартии Украины Петра Шелеста, в начале сентября 1971 года, спустя почти полгода после провального выступления на съезде КПСС, к телу Брежнева Машеров все же был допущен. Как вы помните, он тогда принимал участие в утиной охоте для избранных в Завидово[423]. То есть скандальное выступление не стало поворотным пунктом в карьере руководителя Белоруссии. Приглашение на утиную охоту как раз показывает, что на него все еще рассчитывают и шанс есть. Но делать он должен то, что от него хотят, а не то, что ему взбредет в голову.

В этом, как мне кажется, и есть настоящая причина знаменитого противостояния Брежнев — Машеров. Машеров захотел приблизиться — ему публично в категоричной форме отказали. В партии власти в то время в Москве уже было три белоруса: Громыко, Мазуров, Зимянин. В четвертом Кремль не нуждался. Естественно, Машеров затаил обиду. И всякий раз при удобном случае продуманно, исподтишка старался наносить ответные удары. Но только так, чтобы его самого наказать за это не могли.

А теперь хочется сказать пару слов о нашумевшем колбасном скандале.

Дело было в Домбае. Это знаменитый в СССР курортный поселок в Карачаево-Черкессии. Как-то за завтраком, на котором присутствовали Петр Машеров, Михаил Горбачев, в ту пору первый секретарь Ставропольского крайкома КПСС, а также руководители Эстонии И. Кэбин и К. Вайно, разгорелась дискуссия об отчислениях в союзный фонд. Кэбин страстно доказывал, что девяносто процентов производимых в Эстонии мяса и молочных продуктов надо оставлять в республике. Михаил Горбачев ставил вопрос иначе: а как тогда кормить рабочих Урала, которые для тех же эстонцев производят технику, как кормить армию? Машеров и Вайно с ухмылкой наблюдали со стороны, а Кэбин запальчиво отстаивал свою точку зрения: «Как я могу сдерживать в республике национализм, если в 70-е годы эстонец потребляет мяса меньше, чем в 1940 году?» Горбачев взорвался: «Не пугайте нас эстонским национализмом. Вы никогда не задумывались о русском национализме? Если он проснется, всем будет плохо!»