Петр III - [11]

– Но что же мне делать? – спросил он наконец неуверенным тоном. – Ведь я не могу уехать обратно и вернуться домой, – добавил он с усмешкой.

– Вы и не могли бы сделать это, барон, – сказал Евреинов. – Правда, нелегко проникнуть в Россию, но ещё гораздо труднее снова выбраться из неё через границы, и в особенности для вас, приехавшего из Голштинии и намеревающегося представиться великому князю.

– Но, Боже мой, что же мне делать? Что же мне делать? – воскликнул фон Бломштедт в отчаянии, словно он уже слышал позади себя шаги тайных сыщиков.

– Хотите последовать моему совету? – спросил Евреинов.

– Конечно, – ответил Бломштедт, – ведь я сам ничего не могу себе посоветовать.

– Итак, слушайте! Прежде всего вы должны отказаться от всякого намёка на политическую цель своего приезда; вследствие этого вы не должны пытаться видеть господина Стамбке, голштинского министра его императорского высочества, так как уже одна эта попытка могла бы быть представлена императрице, как опасный и наказуемый заговор. Раз вы уже здесь, ваше прибытие несомненно известно графу Александру Ивановичу Шувалову; значит, остаётся только придать вашему приезду возможно невинную цель. Если вы хотите следовать моему совету, то напишите сейчас же письмо великому князю, скажите ему, что вы приехали, как это приличествует хорошему дворянину и верноподданному, чтобы выразить герцогу свои верноподданнические чувства, и что поэтому вы просите его императорское высочество милостиво разрешить вам аудиенцию. Это письма пошлите сейчас же со своим лакеем в Зимний дворец.

– И чего же я достигну этим? – спросил молодой барон.

– Стража примет письмо, – ответил Евреинов, – и, без сомнения, тотчас же перешлёт его начальнику Тайной канцелярии.

– Но тогда я погибну, если всё случится, как вы говорите, – воскликнул фон Бломштедт.

– Нет, – сказал Евреинов. – Из того, что вы так непосредственно и без малейшей таинственности обратитесь к самому великому князю, заключат, что ваш приезд не имеет никакой политической цели; вам – а это главное для вашей личной безопасности – не будут придавать никакого значения и в крайнем случае, с большей или меньшей бесцеремонностью, постараются выпроводить за границу. Если вас окончательно признают за безвредного человека, вас, быть может, и в самом деле допустят выразить свои верноподданнические чувства великому князю, но во всяком случае вы избежите опасного преследования и угрожающей вам ссылки в Сибирь.

– Хорошо, – заметил фон Бломштедт после короткого размышления. – Я поступлю по вашему совету… Во всяком случае из одной моей просьбы об аудиенции у моего государя не могут же сделать преступление!

Он открыл элегантный дорожный несессер и написал на бумаге со своим гербом короткое прошение о милостивом разрешении аудиенции, адресуя его на имя его императорского высочества, великого князя всероссийского и герцога Голштинского, а затем отправил это послание с одним из своих лакеев в Зимний дворец.

– А теперь, – сказал Евреинов, когда его совет был исполнен, – вам ещё остаёмся изобразить из себя путешественника, который ищет лишь развлечений и удовольствий; не забывайте, что за вами зорко наблюдают, и я сам, если меня будут расспрашивать о вас – а это случится без сомнения, – должен дать отчёт о всех ваших действиях и словах. Быть может, вы могли бы в сопровождении одного из моих гидов для иностранцев посетить рождественский базар или познакомиться с достопримечательностями города, или, – сказал он, как бы озарённый внезапной счастливой мыслью, – ещё лучше: в одном из залов моего ресторана любит собираться труппа актёров её императорского величества, находящаяся под управлением господина Волкова. Правда, трагики и комики все русские, и с ними вы едва могли бы разговаривать, но при балете и опере есть француженки и немки, и, поверьте мне, чем усерднее вы будете ухаживать за ними, тем менее на вас падёт подозрение, что вы причастен к какой бы то ни было политической интриге. Пойдёмте со мной вниз; артисты только что пообедали, и вы легко завяжете знакомство с ними.

Молодой барон не сопротивлялся; немного покрасневший и слегка взволнованный, он последовал за хозяином гостиницы, который спустился с ним по лестнице.

В течение юношеской жизни в замке Нейкирхен молодому барону мало приходилось вращаться в обществе, если не считать тех чопорных обедов и ужинов, которые его отец давал соседним дворянам-помещикам. Даже и во время его поездки ему всегда приходилось бывать только в высших кругах. Мысль очутиться вдруг в весёлой, непринуждённой компании актёров казалась Бломштедту почти страшной, но всё-таки при предложении Евреинова он снова почувствовал, что всё его существо охватила жгучая жажда жизненных наслаждений; ему казалось, что увлекательный, сказочный мир готов раскрыться пред ним.

Пройдя со своим гостем широкий, довольно длинный коридор, Евреинов открыл одну из последних дверей и ввёл фон Бломштедта в большое помещение, ярко освещённое громадной люстрой с бесчисленным количеством свечей. Под этой люстрой стоял элегантно сервированный стол, на котором находились ещё блюда с десертом и многочисленные хрустальные графины с остатками различных сортов красного и белого вина. У стен большой комнаты находились широкие диваны, удобные кресла и маленькие столы, что позволяло обществу по окончании обеда собираться маленькими группами для дружеской беседы.