Петр Алешкин. Собрание сочинений. Том 3 - [4]

— А потом что же?

— Кто его знает! Я говорю, он не любит рассказывать… С женами что ли, запутался!.. Не пил, не пил, и вдруг понесло. Сразу себя потерял… Или Гончаров! Такой же пьяница, а тракторист золотой! Трелевщик у него всегда, как игрушка! Безотказный малый. Он и в колхозе такой же, думаю, был… Говорит, раньше тоже не пил. Жена у него будто загуляла, люди подсмеиваться стали, а он мужик тихий, постоять за себя не мог, затосковал — и пошло! Из–за жен сейчас больше всего и запивают… Я не говорю, что женщины по природе своей плохие. Они, может, лучше нас, но вот внушили им, что они такие же, как и мужики. Все им так же доступно, все, что и мужики, могут. Они и стали по–мужичьему жить: курить, пить, командовать, когда ни к чему этому они не предрасположены, омужичились, охамели, и пошла жизнь наперекосяк! И бабы несчастны, и мужики! А валят друг на друга… — Ломакин замолчал, поплевал на ладонь с пятном смолы от сосны и начал счищать его ногтем. Потом спросил, взглянув на Андрея: — А у тебя отец как? Не пьет?

— У нас семья хорошая. Мать командовать не лезет!

— Братья–сестры есть?

— Две сестры. Одна еще в школе учится…

— А ты мир поглядеть решил, пока молодой?

— Ну-у, не совсем так… Я ведь в строительном учусь. Стройку сам выбрал…

— Понятно… У тебя запивать причин нет, — засмеялся Ломакин.

— И в настоящем светло, и будущее ясно, — отозвался Андрей, потом спросил серьезным тоном: — Борис Иванович, а почему вы всех тамбовских к себе собираете?

— Почему?.. У нас, у рабочих строительно–монтажного поезда, нет постоянного дома. Сегодня мы здесь строим станцию, завтра там. И так всю жизнь! Сколько я за свою жизнь мест переменил! И теперь в этом чудесном доме последние дни доживаю. Хороший дом, а вот грусти в сердце нет. Привык покидать! Понимаю, неизбежность… А человеку без корней нельзя. Никак нельзя! У всего живущего корни должны быть. Когда корни погибают, дупло в душе образуется, душа сохнет, пустеет. Человек тогда, как трухлявое дерево, оболочка одна. Дунет ветерок посильней, и пропал человек… Когда вокруг тебя земляки, помнишь о корнях, помнишь, что ты не одиночка, что ты часть целого, что без тебя это целое уже не целое! Ценность свою лучше понимаешь, вера в себя приходит. Это для меня важно, для Колункова, для тебя, для всех… А корни наши на тамбовской земле! А русский человек без родной земли не может!

5

И поваром в тайгу Ломакин взял землячку — Анюту. С ней, как и с Матцевым, Андрей познакомился в первый же день своего пребывания в поселке. Когда Андрей с Владиком пришли в столовую, Анюта разливала по тарелкам первое. Рабочих не хватало, поэтому повара, приготовив блюдо, сами же вставали на раздачу. У Анюты на голове был до голубизны белый колпак, из–под которого выглядывал краешек пряди русых волос. Халат на девушке был такой же чистый, не застиранный, видимо, она впервые надела его.

Владик стоял в очереди впереди Андрея. Павлушин чувствовал себя неуверенно среди незнакомых людей, настороженно, понимал, что в поселке все знают друг друга и к новеньким приглядываются внимательно, стараясь понять, что за человек появится среди них.

— Анюточка, мне со дна пожиже! — подмигнул Владик девушке.

Она улыбнулась и зачерпнула половник супа со дна, потом взглянула на Андрея.

— Мне тоже, — сказал он.

— Со дна пожиже? — усмехнулась Анюта, произнося слова неожиданно медлительно.

— Можно и сверху…

Анюта налила тарелку до краев.

— Ишь, как молодому наливает! — пошутил Матцев. — С верхом!

Андрей осторожно взял из рук девушки полную тарелку, но, опуская на поднос, невольно наклонил на одну, сторону, обжег пальцы и быстро поставил, расплескав суп. Павлушин всегда, когда был озабочен тем, какое впечатление он производит на окружающих, терялся, становился неуклюжим.

— Осторожней, суп горячий! — посочувствовала Анюта.

— Ты уж прости его, — сказал Матцев. — Загляделся на тебя! Помнишь, как я тарелку на пол уронил, когда тебя в первый раз увидел?

— Трепло! — засмеялась Анюта. — Проходите, не задерживайте других, болтуны!

Девушка почему–то и смущенно молчавшего Андрея записала в болтуны.

Вечером Матцев потащил Андрея в клуб, в кино, а после сеанса Наташа, девушка Владика, пригласила обоих к себе.

В мужском общежитии вахтера не было, а в женском в каморке у входа дремала седая старушка с пуховым платком на плечах.

— Привет, бабуля! — сказал ей Владик весело. — Пропуск показать?

— Иди, иди! — нарочито сердито ответила старушка.

Андрей понял, что Матцев здесь частый гость.

В комнате, куда без стука они вошли, на кровати лежала девушка с книгой. Едва дверь открылась, она поднялась, поправляя цветастый халат. Взглянув на нее, Андрей растерялся и почувствовал себя неловко, вспомнив расплесканную тарелку с супом. Это была Анюта. В длинном халате она показалась Павлушину еще милей, чем в столовой.

— Анюта, ты будешь извиняться перед человеком? Иль нет? — сразу же заговорил Владик своим ироническим тоном.

— Перед кем это? — снова, как–то медлительно, растягивая слова, спросила девушка.

— Как перед кем? Из–за нее человек обварил пальцы, а она и в ус не дует! Может, теперь ему ложку держать нечем!