Петр Алешкин. Собрание сочинений. Том 3 - [26]

— Ну как ты? — спросил Владик так, как спрашивают у заболевшего близкого человека.

— Холодно — пожаловалась Анюта.

— Сейчас растоплю!

Матцев начал возиться возле печки, размышляя вслух:

— Может, тебя все–таки отправить вертолетом в поселок? Сейчас прилетит…

— Зачем? — ответила девушка. — Полежу с часик и пойду обед готовить!

— Лежи… Сами приготовим…

— Вот еще, — перебила Анюта. — А я на что?

Огонь загудел в печке.

— Сейчас тепло будет, — говорил Матцев, снимая спальный мешок со своих нар. — А пока я тебя укрою!

Он накрыл спальником девушку и сел на край нар.

Анюта коснулась ладони Матцева, говоря;

— Спасибо.

Владик взял ее руку в свою, наклонился и перецеловал пальцы, потом прижал горячую ладонь девушки к своей щеке, думая о своей и ее жизни. В тот вечер у костра она тоже рассказала ему все, ничего не скрывая.

— Согрелась? — спросил Матцев, не отнимая ладони от щеки.

— Ты со мной, как с больной! — тихонько засмеялась Анюта. — Чуточку температура появилась, а они…

— Чуточку! — передразнил Владик. — А озноб? Это что?

— Не озноб, просто холодновато!

— Я тебя сейчас мигом согрею! — проговорил Матцев скидывая с себя телогрейку, приоткрыл край брезента и швырнул ее на свои нары, где лежала его серая заячья шапка, потом снял валенки, повторяя: — Сейчас я тебя мигом согрею!

Он прилег рядом с Анютой и обнял ее, прижал к себе.

— Пока через мешок тепло твое дойдет, сам замерзнешь, — засмеялась Анюта.

— Выбирайся тогда из мешка. — Матцев нашарил на груди девушки язычок замка–молнии и потянул его вниз.

— Не надо! Не надо! — испуганно вскрикнула девушка и поймала его руку, не давая открывать молнию. — Ты что?

27

Павлушин, проходя с плитами мимо открытой двери палатки, услышал стон, приостановился, потом быстро отнес плиты Звягину и бегом вернулся назад. В просторной палатке был полумрак, и Андрей не сразу увидел бригадира, сидевшего в темном углу на ящике.

— Борис Иванович, что с вами? — бросился к нему Павлушин.

— Ничего, ничего… — ответил Ломакин хрипло, попытался улыбнуться. — Желудок проклятый… Язва… Пройдет! Не в первый раз…

— Идемте в землянку, полежите немного, — нерешительно взял его за рукав Андрей, не зная чем помочь.

— Не надо. Пройдет… Соды бы сейчас…

— Я принесу! — кинулся Андрей из палатки.

— Сашке… Сашке не говори…

Павлушин выскочил на улицу и побежал к землянкам.

— Анюта! — влетел он в ту, что служила столовой. Посреди нее стоял стол, Наскоро сколоченный десантниками. В одном углу — железная плита. Вдоль стен — полки с продуктами в ящиках и пакетами. Анюты в землянке не было. Павлушин быстро осмотрел полки и, не найдя соды, выскочил на улицу и бросился ко входу в жилую землянку.

— Анюта! — снова крикнул Андрей, распахнув дверь.

— Погоди! — испуганно вскрикнула девушка за брезентовой перегородкой.

— Там… Ломакину плохо… Сода нужна. Где у тебя сода? — тяжело дышал Андрей, не понимая, почему так испуганно остановила его девушка.

— Сода? — спокойнее, но все–таки взволнованным голосом переспросила девушка. — В картонном ящике… на второй полке с краю от входа. Вода кипяченая в чайнике! — проговорила она быстро и добавила: — Уходи!

Она боялась, что Андрей увидит рядом с ней в постели Матцева и черт знает что подумает.

Если бы не последнее слово, Павлушин выскочил бы на улицу, ничего не заметив. Он был возбужден. Видно, здорово скрутила язва Ломакина, раз такой здоровенный мужик согнулся. То, как отреагировала Анюта на его появление в землянке, не удивило Андрея. Может, она переодевалась? Мало ж что? Но последний вскрик девушки насторожил его. Андрей почувствовал, что Анюта не одна. Он увидел телогрейку Матцева, небрежно брошенную на нары. Рядом лежала серая шапка с завязанными назад ушами. Из–под брезента выглядывал большой валенок… Андрей услышал стук своего сердца. Захотелось рвануться к Анюте. Но он удержался, испугался того, что может увидеть, откинув брезент. Павлушин сглотнул холодный и горький комок, сгорбатился и медленно вышел из землянки. Остановился у входа, огляделся, не видя ничего вокруг. Снег шел хотя и крупными, но редкими хлопьями, сквозь которые хорошо были видны палатки и копошащиеся рядом люди. Но для Андрея все вокруг было сумрачно и бело. Он сжал грудь ладонью и бросился бежать в сторону второй землянки. Он не помнил о Ломакине. Ему хотелось убежать подальше от этого места. Пробегая мимо входа в столовую Андрей споткнулся о кучу песка, припорошенную снегом, вспомнил, что нужна сода. Ломакин! Павлушин спустился в землянку. «Где сода? Где, она сказала, сода лежит? Где–то на второй полке?» — вертелось в голове, а в груди ныло и горело. Андрей торопливо дрожащими руками стал перебирать картонные коробки на второй полке, заглядывая в них. Но сода все никак не попадалась ему. Наконец, пройдя вдоль стен по всей землянке, возле самого входа с другой стороны он нашел пачку соды, распечатал, и, не зная, сколько нужно, сыпанул дрожащей рукой в кружку на глаз, налил из чайника воду и попробовал смесь на вкус. Вода в чайнике была холодная. Андрей почувствовал, что глоток воды с содой приглушил жжение в груди. Он, давясь, большими глотками выпил всю кружку. Насыпал снова соды, налил воды и выскочил на улицу. Ломакин теперь заждался. Ему казалось, что Борис Иванович послал его за содой давным–давно. Выбежав наверх, Андрей увидел Матцева. Владик только что вышел из землянки и уверенным шагом направлялся к палаткам. Андрею нестерпимо захотелось догнать Владика, сделать ему что–то такое, чтобы и ему стало больно. Как он ненавидел Матцева сейчас! Как ненавидел!