Петербургское действо. Том 2 - [37]

Вернувшись в залу, Шепелев заметил опустевшие комнаты. Гостей оставалось не более полсотни человек, и то все больше иностранцы. Русские вельможи и сановники все сразу разъехались, будто их разогнала гроза.

На устах у всех теперь было имя Теплова.

Гольц тихо говорил по-немецки в углу с датским посланником Гактгаузеном, и Шепелев, стоявший недалеко от них, расслышал фразу:

– А главное, он наперсник и друг обоих графов. Да, русской партии конец. Их всех теперь развезут по захолустьям их пространного отечества!

Граф Скабронский разговаривал с Фленсбургом, и адъютант изредка взглядывал на Шепелева. Казалось, он один прочел что-то на лице юноши и, раз взглянув на него, теперь постоянно снова переводил глаза на его бледное лицо… и снова читал!..

Шепелев невольно отвернулся и подумал:

«Проклятый немец! Ненавидит меня… И за что? За то, что я когда-то ночью неохотно за слесарем сбегал!»

Через несколько минут Шепелев, стоявший у окна опустя голову, вдруг встрепенулся, будто нечто случилось около него.

Сердце подсказало верно…

Она шла по гостиной и появилась в комнате. Маргарита в том же своем длинном, простом белом костюме, но без маски на лице была еще красивее обыкновенного.

Шепелев пристально и пытливо глядел в ее лицо.

Она увидала Скабронского и подошла к нему.

– Ты, внучка, слышала ли, что тут сейчас было? – сказал старик.

– Теплов арестован! – выговорил Фленсбург.

– Ну, так что ж? – равнодушно отозвалась Маргарита.

И все трое зашептались…

И Фленсбург стал что-то шепотом рассказывать ей, но, послушав без внимания минуту, Маргарита отошла от них к Гольцу и, мимоходом взглянув на Шепелева, сделала невольное движение, будто изумилась.

Она простилась с хозяином и тотчас подошла к юноше.

– Будьте столь любезны, посадите меня в карету.

Шепелев радостно двинулся.

– Позвольте, графиня. Эту честь я никому не уступлю, – выговорил Фленсбург.

– Да я тебя довезу в своей, внучка, – сказал, усмехаясь, Скабронский.

– Ни вас, ни вас тревожить не хочу! – шутливо, но решительно произнесла Маргарита обоим по очереди.

– Это пустяки… – вымолвил угрюмо Фленсбург, подавая ей руку. – Теперь мой черед! – прибавил он, улыбаясь дерзко и как-то двусмысленно.

– Нет. Это очень, очень серьезно! А очереди я не признаю, – отвечала Маргарита холодно, и, обернувшись к Шепелеву, она прибавила: – Господин офицер, вашу руку.

– По крайней мере, не повышайте его в чине… еще! Довольно с него нелепо полученного сержанта! – вспыхнув, сказал Фленсбург.

– Извините, господин Фленсбург. Вы ошибаетесь, – выговорил Шепелев злобно. – Государь сегодня на бале поздравил меня офицером.

Фленсбург отчаянно вытаращил глаза…

Маргарита взяла Шепелева под руку и несколько театрально и насмешливо, глядя на деда и адъютанта, присела низко обоим как бы в менуэте и двинулась весело на лестницу.

– Отчего вы так страшно бледны? – тихо заговорила она, спускаясь быстро по ступеням и невольно прижимаясь к нему, чтобы не оступиться. – Я даже испугалась. Мне стало жаль вас. Оттого я вас и позвала.

– Ах, графиня… Что ж тут спрашивать! Ведь вы сами все знаете!.. – с отчаянием воскликнул он. – Ведь это были вы?.. Вы!

Маргарита не отвечала и, спустившись в швейцарскую, бросила его руку и стала надевать салоп.

Лакеи выбежали на улицу… и кричали ее карету. Маргарита тоже вышла на подъезд. Утренняя свежесть охватила ее.

– Скажите мне, умоляю вас. Умоляю!.. – преследовал ее Шепелев. – Иначе меня завтра к вечеру уже не будет на свете!..

Но Маргарита молчала, только глядела ему в глаза и улыбалась. И лицо ее, обращенное к нему и освещенное теперь ясной зарей, вдруг будто само ответило ему… Теперь только заметил он странное, новое, доселе им не виданное у нее выражение, которое, казалось, легло резкой печатью на все черты ее чудно красивого лица, – выражение восторженного утомления…

– Только то и дорого и хорошо, что «почти невозможно», – с расстановкой и вразумительно выговорила она и быстро прыгнула в поданную карету… Покуда лакеи становились на запятки, она высунулась в окно к юноше и вскрикнула, смеясь звонким и счастливым смехом: – А по небесным светилам ходить – грех!!

XXXVIII

В доме гетмана Разумовского никто не ложился в эту ночь. Все было на ногах, и все лица были смущены и встревожены.

В десять часов утра неспавший гетман поехал к принцу, а от него через час был уже в канцелярии, где Гудович и Нарышкин разбирали дела, перешедшие к ним из уничтоженной Тайной канцелярии. «Слово и дело» не существовало и не повторялось уже три месяца. Теперь доносчик говорил: «Имею за собой важность» – и его вели к ленивому Гудовичу и остряку Нарышкину.

Француз, каменщик Валуа, был уже допрошен и поставлен по просьбе приехавшего гетмана на очную ставку с Тепловым.

И ничто не подтвердилось. Все оказалось выдумкой и клеветой. Подтвердилось только многими свидетелями, что Теплов за три дня перед тем зело шибко побил Валуа за ухаживание и приставание к его, Теплова, возлюбленной, живущей на Васильевском острове.

– Ну, извините, Григорий Николаевич! – сказал, смеясь, Гудович. – Натерпелись страху небось. Что делать! Ну а ты, прохвост, теперь улетишь далеко. Я из-за тебя ночь не спал!