Петербургский изгнанник. Книга первая - [23]

Чувствуя на себе любопытствующие взоры, Радищев шёл нарочито медленной походкой, стараясь растянуть время, чтобы улеглось волнение, вызванное предстоящей встречей с губернатором.

В 1782 году в Тобольске по столичному образцу был выстроен трёхэтажный наместнический дворец с тронным залом. Посредине его возвышался трон Екатерины II. В торжественные дни наместники, стоя на нижней ступени его, принимали представителей тобольских горожан. Два года тому назад наместнический дворец наполовину сгорел. Теперь губернское правление ютилось в неприспособленном купеческом доме. Канцелярские столы и высокие шкафы с бумагами казались неуклюжими под низкими, лепными потолками недавних шеверинских аппартаментов.

В приёмном зале, украшенном портретами императрицы, наследника и его жены, с окнами, полузадёрнутыми портьерами из голубого бархата, расшитыми золотыми вензелями, стояла совершенная тишина. Неслышно ступая по персидским коврам, Радищев прошёл в глубину зала.

В дневном свете, смягчённом голубыми портьерами, на мягком диване у стены сидел средних лет посетитель. Он был в офицерском мундире без знаков различия и положенных ему регалий. На коленях у него лежала толстая папка.

Как только Радищев заметил его, тот быстро привстал и поклонился.

— К его высокопревосходительству?

Александр Николаевич кивнул головой. Посетитель сел, отодвинулся, давая рядом с собой место Радищеву. В приёмной губернатора кроме них никого не было.

— Из Санкт-Петербурга? — вполголоса спросил человек в офицерском мундире. Радищев заметил: он был моложе, чем показался ему сразу, и приятен лицом. Не дождавшись ответа от Радищева, занятого своими мыслями, тот свободно продолжал:

— Сокола по полёту определяют.

Приветливо улыбнулся, сверкнул глазами и, не мешкая, представился:

— Бывший гвардии корнет, ныне туринский мещанин Панкратий Сумароков.

Радищева нисколько не обидело его бесцеремонное обращение, наоборот, непринуждённая простота этого человека располагала. За несколько наигранным тоном туринского мещанина он угадывал нечто другое, скрываемое от людей. В тон Сумарокову он ответил:

— Бывший секунд-майор, Александр Радищев.

— Значит, в нашем полку прибыло, — полушутливо заключил туринский мещанин. Он хотел спросить ещё что-то у собеседника, но Радищев предупредил его:

— Не родственник ли пииту, Александру Петровичу Сумарокову?

— Дальний! — чёрные усики Сумарокова шевельнулись. — Притчи сочиняю и с музой дружу не по наследственности.

— Похвально!

Они оба улыбнулись.

— Я к Александру Васильевичу, — поведя глазами на дверь губернаторского кабинета деловито заговорил Сумароков, — с прожектом очередного номера ежемесячника…

Он окинул Радищева доверчивым взглядом, словно подчёркивая этим, что, посвящая его так скоро во внутренние дела, он оказывает ему своё расположение.

— Живём его отеческим вниманием и заботами.

Панкратий Сумароков рассказал, как год назад в Тобольске, купцом первой гильдии Василием Корнильевым, был приобретён печатный станок, заведена бумажная фабрика и открыта типография. Великое событие в наместничестве ознаменовалось по желанию просвещённого губернатора Алябьева изданием ежемесячника в Сибири. Его назвали красиво, но не всем понятно: «Иртыш, превращающийся в Ипокрену». Это было единственное периодическое провинциальное издание в России. Гордость, с какой говорил о журнале Сумароков, была вполне уместна.

— Наш «Иртыш» возродил «Уединённый пошехонец», — сказал он, сверкнув глазами.

— Кто кого? — уловив игру слов и улыбаясь, переспросил Радищев.

— «Пошехонец» издавался два года, «Иртышу» суждено расцветать и долговечно жить, — пояснил Сумароков.

Он передохнул. Радищев прекрасно понимал его приподнято-возбуждённое состояние. Оно было знакомо и близко ему. Не с таким ли душевным трепетом он приступал к своему предприятию, заводя собственную типографию и начиная печатать книги?

Александр Николаевич невольно проникся уважением к своему собеседнику. Панкратий Сумароков внутренне горел. Огонёк его согрел и душу Радищева. Он понял, что литература была лучшей отрадой в жизни Сумарокова.

А тот продолжал:

— Больших трудов стоит «Иртыш», — в голосе его послышались нотки грусти и сомнений. — Окупятся ли наши деяния сторицей, оценят ли наше предприятие потомки?

Раскрылись дубовые двери губернаторского кабинета. Оттуда вышел рослый, представительный чиновник. В петлице его новенького фрака поблёскивал владимирский крестик. Актёрским жестом он выхватил из кармана батистовый платок и несколько раз коснулся им вспотевшего лба. Быстрой походкой чиновник прошёл мимо привставшего с поклоном Сумарокова и удостоил его строгим кивком головы. Он был явно не в духе и чем-то раздражён.

— Важный сановник, — шепнул Сумароков, — начальник приказа общественного призрения. — Он пригласил Радищева: — Пройдёмте, — и первым вошёл к Алябьеву в кабинет.

— Ваше превосходительство, гость из Петербурга…

— А-а! — протянул Алябьев. Он был, видимо, рассеян и недоволен разговором с чиновником, который только что покинул его кабинет.

Губернатор откинулся в резном кресле, прищурил глаза.

— Осведомлён о вашей судьбе, — сказал он после продолжительной паузы.