Петербургский фольклор с финско-шведским акцентом, или Почем фунт лиха в Северной столице - [11]

Памятник Карлу XII в Стокгольме

Впрочем, в фольклоре даже такое широкое авторское понимание художественного замысла было ещё более расширено. В Петербурге многие считали весь памятник Петру неким общим мистическим символом. Городские ясновидящие утверждали, что «это благое место на Сенатской площади соединено невидимой обычному глазу “пуповиной”, или “столбом”, с Небесным ангелом – хранителем города». И многие детали самого монумента сами по себе не только символичны, но и выполняют вполне конкретные охранительные функции. Так, например, под Сенатской площадью, согласно старинным верованиям, живёт гигантский змей, до поры до времени не проявляя никаких признаков жизни. Но старые люди были уверены, что как только змей зашевелится, городу наступит конец. Знал будто бы об этом и Фальконе. Вот почему, утверждает фольклор, он включил в композицию памятника изображение змея, на все грядущие века будто бы заявляя нечистой силе: «Чур, меня!».

Нельзя обойти вниманием и тот факт петербургской мифологии, которая утверждает, будто бы направления руки Петра I в композиции памятника в Петербурге и руки Карла XII на памятнике ему в Стокгольме имеют некий глубокий, специально заданный создателями скульптур смысл. Будто бы один из них указывает на Швецию, а другой, соответственно, – на Россию. Возможно, фольклор в силу жанровых особенностей и имеет право на такое вольное допущение, хотя на самом деле, если сверить направление рук обоих монархов по карте, то рука Петра направлена вовсе не на северо-запад, где находится Швеция, а на север, в то время как рука Карла XII действительно указывает на Россию. Но это между прочим…

P. S.

Предрассветные звёзды, как свечи, задуты.

Ночь устало листает часы и минуты.

Только шепчутся ветры о чём-то с ветвями

Да кивают согласно дубы головами.

И пасутся на склонах июльского лета

Облака в опереньях прозрачных рассвета,

Превращаясь в сюжетах античного сна

В легендарный мираж золотого руна.

По вершинам деревьев, как по ступеням,

Поднимается солнце на небо из тени.

И столетьями этот святой ритуал

Не менялся ещё от начала начал.

Мы сыны холодов на краю ойкумены,

В одежды закованы, точно в броню.

И на собственной шкуре познали мы цену

И солнцу, и свету, и каждому дню.

И пусть инквизиции острые стрелы

Пытаются сбить нас с натруженных ног,

Язычество – наша последняя вера,

И солнце в зените – наш истинный бог.

Глава III Русско-шведское противостояние

1

Борьба между Швецией и Россией за обладание Ингерманландией в значительной степени определялась стратегически важным географическим положением приневской, а значит, прибалтийской территории, на которой раскинулся этот холодный, болотистый и нелюдимый край. Еще в X веке по территории Ингерманландии с севера на юг был проложен и неплохо освоен знаменитый торговый маршрут «из варяг в греки». Чтобы понять масштаб и значение этого легендарного маршрута для того времени, достаточно сказать, что путь этот только в пределах Древней Руси простирался на 2700 километров и проходил по трассам семи рек и двух больших озёр. Он обеспечивал передвижение товаров из Скандинавии через Восточную Европу в богатую Византию. Русские купцы успешно пользовались этим путём для торговли, как со странами Балтии, так и с Константинополем. Кроме огромной экономической роли, эта торговая дорога имела и серьёзное идеологическое значение. В «Повести временных лет» упоминается, что Андрей Первозванный, распространяя и утверждая христианскую веру за землях к северу от Чёрного моря, прошёл весь этот путь, правда, в обратном направлении – «из грек в варяги».

Однако историческая роль торгового пути «из варяг в греки» для Петербурга не исчерпывается сказанным. Кроме того, что он прочно связал географической цепью проложенного маршрута Константинополь с будущим Петербургом, кроме того, что упрочил этот узел предсказанием о его будущем появлении, есть ещё одно, тесно связавшее две столицы мистическое обстоятельство, отмеченное петербургским фольклором. Оба императора, и Константин I, и Пётр I, основывают свои города в одном месяце года – мае, да ещё с минимальной разницей в пять дней, которые можно в расчёт вообще не принимать: Константинополь – 11 мая 330 года, Петербург – 16 мая 1703 года. Более того, в мае 1703 года исполнилось 250 лет с 25 мая 1453 года, когда после длительной осады турецкие войска заняли Константинополь и Византийская империя прекратила своё существование. Константинополь, который на востоке христианской вселенной считался «Вторым Римом», пал, и для православного мира необходима была равноценная замена. В представлении русского общества наследницей Константинополя стала Москва. На Руси формировалась одна из крупнейших политических и идеологических государственных концепций – «Москва – третий Рим». Понятно, чем для реформатора Петра Великого представлялся основанный им Петербург после постылой и нелюбимой им Москвы.

Поскольку первоначально путь «из варяг в греки» использовался скандинавами для грабительских набегов, новгородским купцам приходилось принимать меры по защите своих торговых караванов.

Первый сторожевой пост возник на правом берегу Невы, при впадении в неё реки Охта. Вокруг него возникло поселение под названием Канец. В 1300 году, как об этом свидетельствует Софийская летопись, этот сторожевой пост захватили шведы и переименовали в Ландскрону, в переводе на русский – «Венец земли». В 1301 году сын Александра Невского, Андрей, отвоевал его у шведов, но через два с половиной столетия шведы возвратили себе этот стратегически важный пост. Теперь они возвели здесь портовый город Ниен и крепость для его защиты – Ниеншанц.