Петербургские женщины XVIII века - [49]

Гавриил Романович Державин, написавший для праздника стихи для хора «Гром победы раздавайся», оставил такие воспоминания об этом событии: «Сто тысяч лампад внутри дома, карнизы, окна, простенки, все усыпано чистым кристаллом возженного белого благовонного воску. Рубины, изумруды, яхонты, топазы блещут. Разноогненные с живыми цветами и зеленью переплетенные венцы и цепи висят между столпами, тенистые радуги бегают по пространству, зарево — сквозь свет проглядывает, искусство везде подражает природе. Во всем виден вкус и великолепие <…> Как скоро высочайшие посетители соизволили возсесть на приуготовленныя им места, то вдруг загремела голосовая и инструментальная музыка, из трехсот человек состоявшая. Торжественная гармония разлилась по пространству залы. Выступил от алтаря хоровод, из двадцати четырех пар знаменитейших и прекраснейших жен, девиц и юношей составленный. Они одеты были в белое платье столь великолепно и богато, что одних брильянтов на них считалось более, нежели на десять миллионов рублей. Сие младое и избранное общество тем больший возбудило в Россиянах восторг, что государи великие князья Александр и Константин Павловичи удостоили сами быть в оном. Видели Россияне соприсутствующую веселию их любезную матерь отечества, кроткую и мудрую свою обладательницу; видели при ней мужественнаго ея сына и достойную его супругу, украшенных всеми добродетелями; видели младых их чад, великих князей и княжон, радостную и твердую надежду будущего империи блаженства, а притом последних в сообществе, с детьми их. Какою радостию, каким восторгом наполняло сие их чувства и что изображалося на их то удивленных, то улыбающихся лицах, того никакое перо описать не в состоянии; удобно было токмо сие видеть и чувствовать. Сия великолепная кадриль, так сказать, из юных Граций, младых полубогов и героев составленная, открыла бал польским танцем. Громкая музыка его сопровождаема была литаврами и пением…».

И, наконец, сама императрица описала праздник в письме к Ф.-М. Гримму: «Да будет известно моему козлу отпущения, что вчера фельдмаршал князь Потемкин дал нам великолепный праздник, на котором я пробыла от семи часов вечера до двух часов утра… Праздник начался народным угощением, но я застала уже остатки, так как народ в минуту все растащил; почтенная публика долго дожидалась, стоя на дожде, который лил с двенадцати часов, и потому с великою поспешностью бросилась на угощение. Потом, вероятно, те, кому удалось что-нибудь захватить, отправились восвояси, чтоб там насладиться плодами своих трудов. Публика же, приглашенная по билетам во дворец князя, прошла через великолепные сени и первую залу в другую громадную залу, которая по размерам и по красоте постройки уступает, как говорят, только Св. Петру в Риме. В зале два ряда колонн; за колоннами с одной стороны обширный зимний сад, украшенный статуями и вазами, которые кажутся очень маленькими. По этому вы можете судить о размерах. Я набросала вам рисунок залы, а вы постарайтесь себе представить, как все было.

Большая зала в длину имеет, я думаю, сажен 35; она построена из кирпича, но удивительно изящна и величественна. Как только я вошла в залу, князь подвел меня к стульям, я уселась посреди публики, которая была без шапок и не промокла под дождем, и тогда из саду… появились две кадрили, одна розовая, другая голубая; в первой был великий князь Александр, во второй великий князь Константин. Каждая кадриль состояла из двадцати четырех пар: тут была самая красивая петербургская молодежь обоего пола, и все они, и женщины, и мужчины, были с головы до ног залиты брильянтами: тут были все брильянты, какие только нашлись в городе и в предместиях. Различные танцы были превосходно исполнены: я никогда ничего не видала разнообразнее, красивее и блестящее этих танцев, которые продолжались почти три четверти часа. После того князь повел меня и все остальное общество в театр, где была представлена комедия. Когда представление кончилось, мы опять вернулись в большую залу, и начался бал. Посреди бала молодежь наша вздумала вместо контреданса опять повторить свою кадриль, и присутствующие во второй раз буквально пришли в восторг. По окончании танцев я ушла во внутренние комнаты, которые так же великолепны, как и все в этом волшебном замке, и там отдыхала; в двенадцать часов ночи доложили, что ужин готов в театральной зале; обе кадрили ужинали на сцене. Все мужчины, участвовавшие в кадрилях, были одеты испанцами, все дамы гречанками. Остальными столами наполнялся амфитеатр. Зрелище было чудное. После ужина в первой зале был вокальный и инструментальный концерт, после которого я и уехала в два часа утра. Вот как, государь мой, проводят время в Петербурге, несмотря на шум, и войну, и угрозы диктаторов».

Вечер завершился роскошным фейерверком.

Фрейлина Головина рисует нам великую женщину, ни на секунду не утрачивающую своего величия, даже когда она заботится о гостях или подтрунивает над собой: «Трудно описать твердость характера Императрицы в ее заботах о государстве. Она была честолюбива, но в то же время покрыла славой Россию; ее материнская заботливость распространялась на каждого, как бы он незначителен ни был. Трудно представить зрелище более величественное, чем вид Императрицы во время приемов. И нельзя было быть более великодушным, любезным и снисходительным, чем она в своем тесном кругу. Едва появлялась она, исчезала боязнь, заменяясь уважением, полным нежности. Точно все говорили: „Я вижу ее, я счастлив, она наша опора, наша мать“.