Петербург. История и современность - [11]
Во-вторых, именно в Петербурге получили последовательное развитие практически все направления высшего образования. Естественно, что в городе сложилась значительная группа специалистов, обеспечивающих учебный процесс, и еще бо́льшая группа студентов как временного населения.
Вышесказанное служит объяснением тому, что весьма значительная часть «великих петербуржцев», с именами которых ассоциируются высшие научные и культурные достижения города, не были уроженцами города на Неве. А это М. В. Ломоносов, Л. Эйлер, Ф. Растрелли, Дж. Кваренги, Н. М. Карамзин, А. С. Пушкин, Н. В. Гоголь, Ж.-Ф. Тома де Томон, О. Р. де Монферран, В. П. Стасов, Н. А. Некрасов, Ф. М. Достоевский, М. Е. Салтыков-Щедрин, Н. И. Пирогов, Д. И. Менделеев, И. П. Павлов, А. Г. Рубинштейн, М. П. Мусоргский, П. И. Чайковский, М. Петипа, И. Е. Репин, К. С. Петров-Водкин, А. А. Ахматова, О. Э. Мандельштам, А. С. Попов, В. М. Бехтерев, Н. И. Вавилов, А. Ф. Иоффе, В. Э. Мейерхольд, С. П. Дягилев, Ю. Н. Тынянов, Н. П. Анциферов, С. Я. Маршак, Г. М. Козинцев, А. И. Райкин, Н. П. Акимов, Г. А. Товстоногов и т. д.
Суть нашей гипотезы заключается в том, что именно «чужие», родившиеся и прошедшие первую фазу социализации за пределами Петербурга, а вовсе не «коренные» (потомственные) петербуржцы, роль которых несколько преувеличена, оказывали определяющее влияние на формирование петербургского менталитета, типичных черт петербургской интеллигенции.
История Петербурга показывает, что он развивался как городская общность и совокупность разнообразных укладов (этнических, сословных, социально-профессиональных), которые проявлялись в оппозициях «старое – новое» и «свои – чужие». Именно в процессе непрерывных взаимовлияний и взаимопроникновений укладов с присущими им нормами, стереотипами поведения, деятельности, способами освоения пространства и т. д. происходила их интеграция, складывался новый, особый социально-психологический тип горожанина Петербурга.[35]
Г. П. Федотов писал в 1926 году о Петербурге: «Если бы каждый дом здесь поведал свое прошлое хотя бы казенной мраморной доской, – прохожий был бы подавлен этой фабрикой мысли, этим костром сердец. <…> Весь воздух здесь до такой степени надышан испарениями человеческой мысли и творчества, что эта атмосфера не рассеется целые десятилетия».[36] Размышления Федотова подсказали мне один из источников данного исследования – мемориальные доски Петербурга. Они составляют обширную летопись города, являются особым знаком нашей исторической памяти, данью уважения общества к заслугам выдающихся горожан. Согласно данным Государственного музея городской скульптуры, опубликованным в 1999 году, в Петербурге на тот момент мемориальными досками была увековечена память около 500 человек – деятелей науки и культуры (80 %), освободительного движения (11 %), государственных деятелей и военачальников (9 %).[37] Среди них уроженцами Петербурга—Петрограда—Ленинграда оказались лишь 22,8 % (табл. 2).
Таблица 2
Места рождения знаменитых петербуржцев, которым установлены мемориальные доски (данные на начало 1999 года, в % от численности выборки)
Наряду с Москвой, наибольшее число выдающихся петербуржцев оказалось среди уроженцев Тверской и Воронежской губерний, Киева, Нижнего Новгорода, Вятской губернии, Грузии, Латвии, Польши, Германии и Швейцарии, – их в совокупности в данной выборке больше, чем «коренных» петербуржцев.
Важно подчеркнуть, что значительное большинство деятелей, увековеченных мемориальными досками, относятся к XIX – началу XX века, т. е. «золотому» и «серебряному» векам российской культуры, когда лидерство Северной столицы практически во всех видах деятельности было бесспорным.
Данные, характеризующие петербургскую элиту конца XX века, можно извлечь из справочников «Кто есть кто в Санкт-Петербурге», которые издаются с 1995 года. Они содержат краткие биографии более 500 наиболее влиятельных и известных петербуржцев. Это деятели науки и культуры, промышленники и предприниматели, государственные и политические деятели, военачальники и др. (табл. 3).
Отдавая себе отчет в определенной условности сопоставления данных по выборкам, отраженным в таблицах 2 и 3, мы тем не менее можем усмотреть в них некоторые тенденции:
1) среди влиятельных лиц, так или иначе отмеченных в «рейтингах» известности, доля «коренных» петербуржцев к концу XX века увеличилась в два с лишним раза, хотя по-прежнему выходцы из других регионов составляют больше половины;
2) в составе петербургской элиты не осталось иностранцев по происхождению;
3) резко сократилась доля уроженцев Москвы, Центральной России, Прибалтики, Поволжья;
4) существенно возросла доля выходцев из Средней Азии, Сибири и Дальнего Востока.
Таблица 3
Места рождения наиболее влиятельных и известных петербуржцев конца XX века[38]
Любопытная картина складывается при рассмотрении отдельных социально-профессиональных групп, представители которых входят в состав современной петербургской элиты. Среди академиков РАН уроженцев Петербурга—Ленинграда оказалось 50 %, среди ректоров и начальников вузов – 34,4 %, среди директоров музеев, библиотек и архивов – 58,3 %, среди литераторов – 58,1 %, среди театральных и музыкальных деятелей – 50 %, среди банкиров, промышленников и предпринимателей – 42,8 %, среди представителей органов власти – 49,4 %.
В новой книге писателя Андрея Чернова представлены литературные и краеведческие очерки, посвящённые культуре и истории Донбасса. Культурное пространство Донбасса автор рассматривает сквозь судьбы конкретных людей, живших и созидавших на донбасской земле, отстоявших её свободу в войнах, завещавших своим потомкам свободолюбие, творчество, честь, правдолюбие — сущность «донбасского кода». Книга рассчитана на широкий круг читателей.
«От Андалусии до Нью-Йорка» — вторая книга из серии «Сказки доктора Левита», рассказывает об удивительной исторической судьбе сефардских евреев — евреев Испании. Книга охватывает обширный исторический материал, написана живым «разговорным» языком и читается легко. Так как судьба евреев, как правило, странным образом переплеталась с самыми разными событиями средневековой истории — Реконкистой, инквизицией, великими географическими открытиями, разгромом «Великой Армады», освоением Нового Света и т. д. — книга несомненно увлечет всех, кому интересна история Средневековья.
Нет нужды говорить, что такое мафия, — ее знают все. Но в то же время никто не знает в точности, в чем именно дело. Этот парадокс увлекает и раздражает. По-видимому, невозможно определить, осознать и проанализировать ее вполне удовлетворительно и окончательно. Между тем еще ни одно тайное общество не вызывало такого любопытства к таких страстей и не заставляло столько говорить о себе.
Южный полюс, как и северный, также потребовал жертв, прежде чем сдаться человеку, победоносно ступившему на него ногой. В книге рассказывается об экспедициях лейтенанта Шекльтона и капитана Скотта. В изложении Э. К. Пименовой.
Монография представляет собой исследование доисламского исторического предания о химйаритском царе Ас‘аде ал-Камиле, связанного с Южной Аравией. Использованная в исследовании методика позволяет оценить предание как ценный источник по истории доисламского Йемена, она важна и для реконструкции раннего этапа арабской историографии.
Слово «синто» составляют два иероглифа, которые переводятся как «путь богов». Впервые это слово было употреблено в 720 г. в императорской хронике «Нихонги» («Анналы Японии»), где было сказано: «Император верил в учение Будды и почитал путь богов». Выбор слова «путь» не случаен: в отличие от буддизма, христианства, даосизма и прочих религий, чтящих своих основателей и потому называемых по-японски словом «учение», синто никем и никогда не было создано. Это именно путь.Синто рассматривается неотрывно от японской истории, в большинстве его аспектов и проявлений — как в плане структуры, так и в плане исторических трансформаций, возникающих при взаимодействии с иными религиозными традициями.Японская мифология и божества ками, синтоистские святилища и мистика в синто, демоны и духи — обо всем этом увлекательно рассказывает А.