Петербург Достоевского - [34]

Для подтверждения «гипотезы о связи образов романа с вполне определенными местами города» (с. 60) исследователь использует свидетельство вдовы писателя, раскрывшей в примечаниях к «Преступлению и наказанию» ряд адресов и топонимов. Заметим, однако, что в своих маргиналиях А. Г. Достоевская только в двух случаях ссылается на самого писателя, указавшего ей периферийные адреса романа на Вознесенском проспекте (двор, в котором Раскольников спрятал вещи старухи, и «нумера купца Юшина»).[287] Все остальные расшифровки топонимов и адресов романа принадлежат А. Г. Достоевской, то есть выражают не авторскую, а читательскую точку зрения.

Следует иметь в виду, что читатели-современники, воспитанные на физиологических очерках и этнографической беллетристике 1840-1860-х гг., где с фотографической точностью фиксировался городской быт и топография, воспринимали творчество Достоевского в рамках привычных представлений об адекватном отражении реальности в литературе. То, что не укладывалось в эти рамки, воспринималось как ошибка. Например, один из современников упрекал Достоевского в неточностях, так как не мог найти дачу Аглаи Епанчиной в Павловске, а другой заметил писателю, что длительность речи прокурора в «Братьях Карамазовых», сверенная им по часам, не соответствовала времени, указанному в романе.[288] Вероятно, этим же читательским стереотипом можно объяснить такой занятный факт, как открытие после выхода романа трактира «Хрустальный дворец»[289] вблизи Сенной площади, на том самом месте, где, по предположению современников, встретился Раскольников со Свидригайловым. (В этом случае можно говорить не об отражении города в романе, а о воздействии романной топографии на реальную.)

Подобному восприятию романа способствовала и специфика художественной системы Достоевского, который, стремясь убедить читателей в достоверности происходящего, подробно описывает городской быт и обильно вводит топографические реалии, зашифровывая их таким образом, чтобы можно было узнать тот или иной район Петербурга.[290] Это отмечает и Анциферов (см. с. 24, 59 и др.). И в то же время если свести воедино все топографические указания в романе и соотнести их с планом города 1860-х гг., то образ Петербурга предстает в виде города-двойника, отраженного как бы в кривом зеркале, где улицы и расстояния не соответствуют реальным, а дома героев и их местонахождение подвижны и неуловимы.[291]

Книга Анциферова вызвала очередную волну читательского и исследовательского интереса к образу города в творчестве Достоевского. Этому содействовали литературные достоинства монографии, ее исследовательский пафос и замечательные иллюстрации М. В. Добужинского. И хотя споры о топографической точности писателя не стихают до сих пор, указанные Анциферовым «дома» Раскольникова, Сони и старухи-процентщицы обрели (как в свое время трактир «Хрустальный дворец») новую построманную жизнь. Так зародился еще один «миф» о городе (воспользуемся термином Анциферова), миф, возникший не в художественном произведении, а во вдохновенном научном исследовании.